Екатерина Завершнева - Над морем

Полая соломинка
Облеплена муравьями
Все перевернуто

В глубине зрачка
Затканы паутиной
Соцветия бузины

Радужной пленкой
Подернуты наши глаза

Всадники апокалипсиса
Размеренным шагом по площади
Что он видел тогда сквозь метель
Ряды одинаковых оловянные ложки
Под шинелью что-то темное значит живой
Остальные белее белого уже попрощались
В детской дифтеритный жар он не узнает
Он даже не увидит меня я не вернусь
Вернется тот кто сейчас один
В заснеженной москве молчаливой
Взвешивает души их снова поровну
Стрелки синие красные
Карта поделена у нас чистилище
У них уже ад
Его глазницы бойницы
Залитые смолой
Исполин каменный идол
Перед войском на лошадиных ногах
Главнокомандующий ставленник
Бурана его звездочек
Хлопьев тающих на лице
Бог отец нации маршал жуков
Неподвижный
Медиум цели

В благополучной Европе
Соловьи сады в молоке
Сахарные деревья
Посаженные на спички
Маленькие кусочки хлеба
Площади тарелочки
С круговым движением
Ножка циркуля роза фонтана
Зеркальные двери магазинов
Консьержка спицы голуби
Крылья аккордеона
Хрипловатый голос
О жизни в розовом свете
Вместе с ним огромным
Небом лицом я наклонился
К земле чтобы увидеть
О чем она поет
В соцветиях снарядов
В разрывах облаков
Островки тишины

Спасенные города
Я читал — Warsaw, Potsdam
И колокол переворачивался
Анно домини они вставали
И называли себя
Страница за страницей
Я записывал — «уничтожено»
Документы обвинения
На снимках каштаны в цвету
Парадные лестницы закрученные в небо
Полутемные вестибюли маятник
За стеклом ожидание пепел
Кто-то сказал — «над жизнью» — совсем близко
Сквозь помехи мне послышалось
Голос из угла был ангелом
И я проснулся
Руины бараки трубы — все исчезло
Они стояли нетронутыми
Заграждения сняты
Реки текли навстречу
Голубой Дунай сестрица Висла
Зеленый Одер ветки черемухи
Завтра мы встретимся
Там на середине моста
Нас обменяют на июнь и июль
И влюбленные Буда и Пешт
Обнимутся над рекой

После войны
На отмели слушаем ее шум
Города-острова растерянные
Сколько уцелело никто не знает
Города-побратимы новые семьи
Новая география
Молоденькая учительница
В пустом классе солнечные зайчики
Мела нет, но есть ведро и тряпка
И весенняя Прага за окном
Видишь ее?
Срываем бумажные ленты
Переворачиваем парты
Весело потому что заново
Потому что он говорит по-русски
А она не понимает
Смеется
Земля велика
Поселимся где захочешь
Мое сердце теперь повсюду
На площади Звезды ветвится
Артериями бульварами
Коридорами метро до самой Москвы
Спящие женщины дети
Дежурная по станции
С листовкой в руке плачет
Не может прочесть разбудить
Поезда спешат нагоняют
За окном поля поля
На полках по трое-четверо
Все братья на одно лицо
Поднимут на руки
Всходы к солнцу
Лицом к лицу
Тепло земли

И нет ни правых ни виноватых
Кинохроники наводнения
Остовы зданий
Высохшие пятна медуз
Это море наступило и ушло
Схлынуло сорвало одежду
Обнажило обокрало

Под стрекотание проектора
Нас выхватывают из темноты
Вторая жизнь и последняя
Кто это говорит кто
Свидетелей больше нет
Дело закрыто

Говорит неопознанная
Радиостанция войны
Прослушайте наше сообщение
Прямо из-под земли
Сигналы точного времени
А потом легкая музыка
Вальс

Экран давно погас
А мы всё чего-то ждем
Дым рассеивается
Никто нас не рассудит
Бери шинель вставай
Вставай и иди

Я иду по улицам, возникшим в конце зимы,
Я разбужен голосом радиолы,
Новичок, учащийся летной школы,
Узнающий с воздуха берега, холмы,
Разлинованные острова, овраги
И чернила рек, разлитые по бумаге.

Собираю звуки, ключи, монеты,
Тяну телефонную нитку от дома до дома,
Разыскиваю голоса и приметы
Довоенного аэродрома,
Где-то здесь его бетонная полоса
Переходит в обетованные небеса.

Под стеклянными крышами голуби,
На балконе дремлет змея в герани,
Растекается черное олово
Подворотнями и дворами,
Забирается спящему под рубашку,
И ко рту подносит чужую фляжку.

Оживает великий голем, щурится,
Сжимая в зубах пентаграмму,
Осматривает окрестных улиц
Военно-воздушную диораму,
И несется из окон открытых
Деловитая рио-рита.

За столом работает мой отец,
Лампа горит, прикрытая полотенцем,
За стеной умываются новые выдвиженцы,
Капля по капле бежит свинец
И поет на множество голосов
В горлышке главных песочных часов.

Я болтаюсь в аэроклубе,
В небе «лавочкин» выполняет бочку,
Я сижу в огромном стеклянном кубе,
Как гомункулюс-одиночка,
У отца никак не заканчивается летучка,
У меня в кармане сливочная тянучка.

Горячо дыхание авиации,
Синевой сияют ее глазницы…
Я уснул. Над морем цветут акации,
Облака собираются на границе,
И летят, опыляя стальные розы,
Алюминиевые стрекозы.

Умберт Нобиле, благородный старец
Поднимается из полярных льдин…
Надо мной наклоняется ординарец:
— Ты поедешь домой один.
И кому-то еще, с улыбкой:
— Я уверен, это ошибка.

Я иду по улицам тридцать седьмого года.
Половинка ампулы, стекла, вата.
Отсыревшие лестницы, пятна йода.
Вот и дверь. Опечатано. Подпись. Дата.

Телефон. Не слышат. Полоска света.
За окном неподвижно висит ракета.
Пахнет хвоей. Пекут пироги с брусникой.
Начинаются первые дни каникул.
Я тяну за ручку, она ни с места.
Я освободился из-под ареста.

Отзовись, сынок, отопри защелку,
мы пойдем на горку, пойдем на елку,
мы построим город, развесим флаги,
нарисуем солнышко на бумаге,
две звезды, серебряный самолетик,
и МОСКВА напишем на обороте.

Спят учебники спят тетрадки
тихий снег намело в углы
задремали в яслях волы
месяц ходит вокруг кроватки
спит полярник в своей палатке
гаснет звездочка на груди.