Юлия Мамочева - Душой наизнанку

Гудя океаново, время волной
Несётся и вглубь, и в век…
Я — ною? На деле я маленький Ной:
Глядите на мой ковчег!

Кораблик непрочен, но слишком упрям:
Не тонет на «раз-два-три»!
Корячась, качается он по морям,
А я — хохочу внутри!..

Кручины чуравшийся — всякий богат:
Хотя бы добром нутра…
Ты делаешь что-то, поди, наугад —
Выходит — всегда на ура!

И время тебя переварит едва —
Едва ли дерзнет наяву…

Мне славно без слов — оттого, что жива.
Я счастлива, что живу.

Скажи мне, коль будут плохи дела:
Я, в сделку вступая с дрожью,
К тебе полечу, закусив удила,
По русскому бездорожью.

К тебе понесусь я над рябью полей,
Над рыжей, безбрежной рожью…
И щёки мои обожжёт суховей,
И жарко станет подкожью…
Но ты — не жалей меня, нет, не жалей,
Не мучь моё сердце ложью!..

Скажи, если душу на абордаж
Возьмут флибустьеры печали.
Приду, отвоюем — салют, саботаж!
И будет всё, как в начале.

Их палубы треснут, что лёд по весне,
Их трюмы испробуют пролитый ром,
Постанывая, паруса поиспустят дух!
Как только мы станем спиною к спине,
Спасенье пираты найдут за бортом,
И трусам не сможется нас пересилить — двух!..

Ты выверни душеньку, как на духу,
Излей, не тая ни грамма,
Всю горечь солёную, всю чепуху,
Которая — дурь и драма.

И, за руки взявшись, всему вопреки,
На пару с тобой мы сотрём башмаки:
Пойдём окаянным полем!
И бед забелеют повсюду флажки,
Но мы примиренье воспримем в штыки!
Мы беды штыками заколем!

Княжеский сан, книжную сласть
Он смаковал, искрословен и горд…
Нить, серебрённая рифмой, сплелась
С Вашею Милостью, русский Милорд!
Тени столетий подвластны перу,
Акты за актами сотканы в вязь…
Нервами вверены Вы серебру,
Тайноимённый князь!
Имя КоРоткое в КоРне словес,
Ноты КиРасного сКРежета в нём…

Русско-турецкая звёздная взвесь…
О, Ваша Светлость, подспудная спесь
Моря, что — ходуном!..
Аристократ! Темнота арестантская
Не обошла Ваш дом.
Ох, растащили семью по инстанциям
Варвары вороньём!..

Ризы издревние взгрызла коррозия:
Углены образа…
Солью сочились часы передгрозия,
Слёзной была гроза!
Княже! Вы гибель державную видели —
Из неземных земель.
Йодово-красный по русской обители

Плыл голодранский хмель…
Очи бессильно глядели с портрета;
Это юдоль роковая Поэта —
Только взирать на тлен.

Изверги совесть по миру пустили,
Выжгли орлиные крылья России,
Осень, вставай с колен!..
Искры истории истовы в силе:
Нам ли сдаваться в плен?!

Целого века почивший свидетель,
Аристократ — Вы в сраженье лихом
Ране снискали почтенье столетий,
Славу снискали точёным стихом.
Кроя величием сумрак пророчества,
Именем гения, Ваше Высочество,
Йорик осмеянный мчится верхом.

Ну, здравствуй, Сад! Мой тихий, теплый кров:
Накровный Спас, прихрамные хоромы,
Прохладный шорох бархатной истомы
За бахромой древесных вееров…
Здесь всякий ливень волнами лилов,
А липам — тайны детские знакомы;
Сюда, под сень, влекут меня фантомы
Сердечностью минувших вечеров…
Михайловский! Извечный мой ковчег
Иль вотчина, что вычурностью в очи, —
Под шторой изнутри червонных век
Нашли воспоминания ночлег,
С зарёй не растеряв щемящей мочи…
В них тонет март. В них тает жухлый снег…

Этот год взрывался и резал, тащил и рвал
И зачем-то засмерчивал водоворот-судьбу.
Карнавал — каждой сброшенной маскою завывал;
Ворожа безнадёжьем, вздымался под кожей вал:
«Вылетай!» — шелестел. И закручивался в трубу.

Год предсказанных трудностей, год несказанных чуд,
Из которых чудеснейшим стала Игра времён…
Мы боролись — мы вместе стояли плечом к плечу,
Коронованы дружбой, что много ценней корон.

Мы светлели, смеялись — солнцем скрепив союз,
Эхом вечности падал взволнованно сердца бой…
Наша битва была — за святое «не оступлюсь»;
За апрельское небо, за пьяный победный вкус —
Вкус бесценного права ужиться с самим собой.

Будут новые годы вихрем лететь в туман,
Будут вспыхивать, переплавляясь
в давно отгоревший гул.

Я люблю вас, друзья, —
этим сказочным миром,
что мне безвозвратно дан, —
Как любила бы розы, расцветшие на снегу.

Этот автобус ползёт,
Как недобитый гад,
Как по желудку — кипящий пот
Сказанного наугад;

Словно мозглящая дрожь,
Словно мандражный зуд;
Через гудливый дождь —
Словно бы старая вошь
На передбожный суд;

Словно острожный срок —
Сжатой вечности вдоль —
По колеям дорог,
Вдоволь залитых водой,

Тянет автобус вброд…
Милый, взрезай волну:
Дом тебя где-то ждёт —
В радужно-тёплом плену!

Ждёт беспечальный приют,
Кров на краю дождей.
Добрые руки ждут —
Руки добрых людей,

Чтобы под взвои зим
Гладить тебя по глазам…
В губы стальные прольётся бензин —
На душу, как бальзам!

…Катит автобус быстрей,
Морось хватая ртом:
Там, за февральскою гранью дождей
Ждёт его тихий дом.

Вспарывает волну;
В сери, гляди, воспарит!
Рвётся из хмари махровой — в весну,
Как из Москвы — на Крит.

…Я выхожу на кольце;
Я окольцован тьмой.
Сорок сереют следов на лице —
Сорок шагов домой.

Серый включу я свет,
Серую дверь затворю.
Сумрачно-не-согрет
Серый чай заварю.

Будет мой вечер пьян:
Гёте залью кипятком.
Там, где по духу — туман,
Там, где по факту — дом.

Словно и встарь, и впредь —
Лягу в свою постель.
Будет мне тело греть
Гётевски-чайный хмель.

Будет в рассветную сивую рань
Сниться моим глазам
Мнимого неба багрянь,
Мнимой зари бальзам.

Будет за серым окном
Серая быль гудеть.
Сонный автобус покинет дом,
Чтобы вернуться впредь.