Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

Вышел срок осенней тризне,
И пришелицею
Вьюсь я в жизни, в жизни, в жизни —
Под метелицею!

Мех мой жгучий, мех соболий,
Заалмазивайся!
Смех мой, инеем на поле
Ты завязывайся!

Кто там быстрый златоусый
Останавливает?
Голубой рукав бурнуса
Вдруг улавливает?

О зима! Не мой жених ли —
Тень изменчивая?!
Вихри, вихри, что ж вы стихли?
Я – застенчивая…

Перламутром на поляне горы льдяные.
Синим утром кверху сани тяну, тяну я.
Сладок иней жадной груди! Крепну силою…
На вершине. – Люди, люди, вас забыла я! —
В шири, дали, льды, снеговья сердце кинула,
От печали за любовью санки двинула…
Вновь буран!
Великан
Легконог
Меня настиг,
У салазок плюш
Обмял,
В голубую глушь
Помчал,
Вдруг приблизил чудный лик:
Это бог…
Приседают, словно бабы, вехи пьяные.
Колыхают нас ухабы разливанные…
– Летом жданный, данный вьюгой, поцелуемся…
Сквозь туманы друг на друга налюбуемся… —
Как он быстр,
Златоус!
Мне нагреб
Алмазных бус,
Льдяных искр!
Жаркой вьюгой друг
Мне пел
И вертел, летел, летел…
Вдруг —
В сугроб.

Алмазами дарят нас зимы…

До алых ветрянок заката
Блестящие хрупкие камни
Сгребала я жадной лопатой —
И чудо явила рука мне:

Создался мой давний Любимый!

Час сумрака стынул багряным.

Уж звали незваные люди —
Ведь мокры мои рукавицы,
Пора позабыть мне о чуде
И с чучелом снежным проститься…

Но он наказал их бураном!

Я ж, дева, прозрела в нем бога:

Метельный разыскрился локон,
Глаза его – льды голубые,
Как вихорь, высок и жесток он.
Хохочут черты снеговые!
Назад замелась мне дорога…

Утихнул – уснул мой Любимый.

Обняв ледяные колени,
Я сплю, замерзая, ликуя…
Мы оба во власти видений
Предсмертного сна – поцелуя.

Восторгами дарят нас зимы…

Сладко спит снегур прослеженный,
И на лик его оснеженный
Я смотрю,
Наклонясь,
Восхитясь —

Весь морозной ковки латами
Серебряно-розоватыми
Облечен.
И султан
Взвил буран.

В золотом кудрявом инее
Тонут щек снеговых линии,
Только рот
Пылом грез
Бледно-роз.

Спит, ослабив руки белые.
Обвила руками тело я…
О снегур!
Не растай —
Близок май!
Ты попомнишь дни метельные
И улыбки карусельные,
Что с ума
Посвели
Дочь земли!

Чутко спит снегур разнеженный,
Я лобзаю лик оснеженный —
Смех промчал
По чертам.
Быть снегам!

Обвенчались мы. И покидаем
Черный город для снегов.
Лик мой под веселым горностаем
Юн. Румян. Суров.

Мой супруг – в сугробе белой шапки,
На щеках – ледяный мат.
Лыжи мы с собой несем в охапке.
Все на нас глядят.

Минуты вы, крепкие заставы!
Нам открыт желанный путь!
Мчимся, мчимся… Вправо, влево, вправо…
Мчимся – не вернуть!

О, товарищ в зимовом скитаньи!
О, возлюбленный Снегур!
Я несусь пугливой, верной ланью,
Ты летишь, как тур!

К горизонту – леса розовенье…
О, как ты далек – ты мог.
Вот лицом назад. Ко мне движенье —
Трубишь в зычный рог:

– Слы-шишь ли, подру-га, не за-бы-ла?..
Мы туда-туда идем… —
– Как не слы-шать, как за-быть, о ми-лый, —
Там наш брачный дом! —

Как колюч, как могуч этот вихрь, о снегур!
О, не мучь… Пожалей… И не бей… Чур же, чур!

Злобой жжет синий лед глаз твоих. Как ты мог!
Оглянись – постыдись: это люди. Ты – бог.

Что мне взор, разговор смуглоликих мужчин!
Среди них ты любим, витязь зим, ты один…

Если б ты только знал, как устал их порыв! —
Ты, что юн, как бурун, ты бы не был ревнив,

Перестал б настигать и стегать белый жгут.
Но люблю – муки длю: муки счастием жгут.

О земля, меня ты можешь оправдать и осудить…
Я не знала, как мне быть – его любить иль не любить?
Я носила долгий траур по тебе – осенний креп,
Я служила панихиды, посещала снежный склеп,
Я приглаживала кудри, разлюбила зеркала,
Молодое, злое сердце черной схимой облекла.
Было свято, было сонно в келье горестной моей
Между воздухов, лампадок, мудрецов и псалтирей.
И страница за страницей испускала кроткий вздох…
И венок веселий летних на распятьи черном сох…
Что ж меня не сохранили Блок, Платон и Соломон
И таинственные лики ожемчуженных икон?
Отчего я услыхала скрип муаровых снегов?
Отчего вдруг показался мне весь мир блажен и нов?
Отчего нашла я шубку, не замедлясь ни на миг?
Отчего не испугалась, как меня Жених настиг?..
Оттого, что я любила. Оттого, что то – был Он.
Верно, ты, земля, уснула – спишь… и вижу я твой сон…

Вдруг весна на север ликом
Обернулась.
И земля с победным кликом
Окунулась
В живоносную купель,
Смыла зимнюю кудель.

Ожелтились первоцветом
Все ложбины,
Облились водой и светом, —
То крестины
Над землей весна справляла.
Стало зелено и тало…

Солнце-пастырь освятило
Чан озерка,
И пушились верб кропила,
Спав с пригорка.
Лучик осенял крестом
Ветви с будущим листом.

В дол просторный осветленный
От избенок
Нежный, тихий несмысленный
Шел ребенок,
Ножкой качкой розоватой
Попирал травины ската.
И, задрав подол свой белый,
Прыгнул в воды —
Голый, радостный и смелый
Сын природы!
Окроплялся блеском брызг
Под немолчный птичий писк.

Голубое полотенце
Высь спустила,
К бытию земля младенца
Окрестила, —
И дитятя несмысленный
Улыбался умиленно.

Лето в поемных лугах закрутилось зеленой метелью.
В копны валилась трава… и стелилась любовной постелью…

Встала она перед очи его на всю пору покоса.
В алой паневе. Стыдливая. Ржано-душистые косы.

Хлещет ли лезвием метким он клевер и дрему,
Чует за влажной спиною девичьего смеха истому.

Станет ли светлую луку о камень с усердием цокать,
Сбоку мелькает упругий из золота отлитый локоть.