Сергей Бобров - Сборник: стихи и письма

Я был прямо в ужасе последнее время! Вяч.Иванов ничего мне не отвечает (теперь узнал, что его просто нет в Петербурге) ; написал Брюсову. Тоже молчание (он за границей). «Остров» стихов моих принципиально не берет. «Лебедь», на который я возлагал столько надежд, скоропостижно закрылся. Одним словом, пустота полнейшая и горчайшая. Стихи выходят горькие и вялые — самому совестно. Но теперь я воспрянул духом! Вчера захожу в «Дон» {58} 58 Меблированные комнаты на Сенной площади, где после ссоры с семьей жил Эллис. — ура! — Эллис в Москве. Сегодня прихожу утром — он, конечно, спит. Начали говорить о том, о сем, петербуржцев поругали, поплакали о нашем глупом времени. Я тоща весной ругал Эллиса — но теперь был ужасно рад его видеть {59} 59 Ср. «весеннюю» запись в дневнике Боброва: «Познакомился с Эллисом. Этот <... > груб, мелочен и не особенно умен» (С.П.Бобров. Дневник, запись от 19.5.1909 г., л. 28 об.). . Как пиит он настоящий честный человек. А теперь таких ужасно мало. Дал он мне Гюисманса {60} 60 Жорис-Карл Гюисманс (1848-1907) — французский писатель декадентской, в зрелом творчестве — мистической ориентации. и Бодлэра {61} 61 Шарль Бодлер (1821-1867) — французский поэт-симво- лист, оказавший существенное влияние на Боброва, о чем см. ниже. Многократные отсылки Боброва к главной поэтической книге Бодлера «Цветы Зла» (1857) — цитаты, перифразы и пр. в дальнейшем специально не оговариваются. . Хорошая вещь «A rebours», но «Là-bas» {62} 62 Имеются в виду романы Гюисманса: «Наоборот» (1884) и «Там, внизу» (1891). мне больше почему-то нравится. Или это перевод уж очень плох?

Эллис сегодня был очень мил, и я ему очень за это благодарен. Его рассуждения о мерзости и ужасе современности, собственно говоря, имеют под собой твердую почву. В последнем № «Золотого Руна» напечатана поэма (?!) Потемкина ! От чтения оной поэмы прямо можно в ужас прийти! Вот красоты из нее:

Черт знает что! Прямо не знаешь, что на это сказать, что возразить. И это печатается в одном номере с тончайшими рисунками Врубеля. Эллис говорит, что «Золотое Руно» существует последний год. В «Весах» у Вас неурядица — вдруг и они кончатся? Ведь это будет прямо ужасно — ни одного порядочного журнала! Волошин собирается с осени начать в Петербурге «Аполлона», но как-то не верю я в петербургские «зачинания». Начинаются они все с гулом и громом, а кончаются — ничем. Яркий пример — «Остров». Видели Вы его. Там тоже — увы! — Потемкин! Скоро он будет российской знаменитостью, напечатает его «следящая очень чутко за молодыми силами» «Речь», «Сатирикон» карикатуру поместит — и готов новый «маститый». Это глупо так брюзжать — но меня ужасно злит эта история!

Прочли ли Вы, Борис Николаевич, мою сказочку и заметку об «Урне»? Что вы про них скажете? Милый Борис Николаевич, умоляю Вас! Напишите мне о них два словечка! Хоть обругайте! Мне ужасно хочется от Вас хоть слово услышать. Вы — единственный человек, которому я могу отдать свою душу «на просмотр» искренно — ничего не боясь. Каждое Ваше слово для меня — драгоценность. У меня сейчас много новых стихов — если Вы позволите (если нельзя, то не позволяйте, прошу Вас), я пришлю Вам. Свою «повесть» я почти всю переделал. Все, что Вы указывали весной, — исправил. Помните, может быть, строфу:

Это было безобразно, некрасиво и глупо. Теперь я исправил:

Правда — ведь тут что-то есть! Конечно, еще много нужно поработать над повестью моей, но все же теперь она лучше. Эпиграф я тоже изменил. Теперь Ваше: «О, голос любви безрассудной!» {64} 64 Неточная цитата из стихотворения А.Белого «Роскошная дева» (1908). — А.Белый. Урна. М. 1909, с. 135. Это гораздо лучше. Кстати, «Урну» Вашу милую я отдал в переплет — мягкая оранжевая кожа и серая бумага. Мне думается, это будет очень хорошо. Я ее все больше начинаю любить. А она все больше отражается в моих стихах. И я, знаете, очень рад этому. Впрочем, я Вам это в двухсотый раз пишу!

Итак, до свидания, Борис Николаевич, прошу Вас еще-еще раз напишите мне два словечка!

Преданный Вам С.Бобров

P.S. Перечел сейчас письмо. Ужасно пусто и неинтересно. Простите меня, Борис Николаевич! Но право, кругом-то уж очень пусто!

С.Б.

20.VIII.<1>909 Москва, Пречистенка, 33, кв. 20

Дорогой Борис Николаевич!

Это уже третье — и, вероятно, последнее письмо, которое я Вам пишу в Дедово. Я заходил к Вам и мне сказали, что Вы вернетесь через неделю. Я очень рад этому! — Бог даст, мне удастся увидеть Вас. На мои письма я ничего не получил от Вас... Это очень печально. Но теперь я немного с этим примирился — что делать? — нельзя!

Я тут много раз был у Эллиса. Весной тогда он меня ужасно возмущал, но теперь, поговорив с ним «по сердцам», я примирился с ним. Он все-таки очень чуткий и даже нежный человек. И потом — это очень мило с его стороны! — он мне подарил свои «Цветы зла» {65} 65 Речь идет об издании «Цветов Зла» в переводах Эллиса, вышедшем в издательстве «Заратустра» с предисловием В.Я.Брюсова в 1908 г. . Много там дефектов можно отыскать, но есть строки, которые выкупают, за которые прощаешь многое — очень многое. Вот — может быть, Вы помните:

...Свершая танец свой красивый,

— Ты приняла, переняла

— Змеи танцующей извивы

На тонком острие жезла {66} 66 Ш.Бодлер. Цветы Зла. Пер. Эллиса... с. 108 («Танцующая змея»). .

Это безупречная строфа! Слово «красивый» великолепно. Но вот что я заметил, сличая перевод с подлинником — не знаю только, верно это или нет. Бодлэр (мне кажется, знаете, что вернее писать Бодлэр) такой удивительно не от мира сего человек. В нем все нравится, но и странный запах (смесь гашиша и мускуса) исходит от него. Это до того замкнутый поэт, что даже в самых интимных стихах он ни разу не говорит — кто он. Но все слова необычайно тверды и вместе с тем таинственны, многосложны; в чем заключается их аромат, я думаю, никто не разгадает. А у Эллиса не то. И если очень шаржировать впечатление от его перевода, то можно сказать про «Цветы зла», что это сборник стихов Эллиса, где, как и всегда, есть хорошие стихи, плохие и посредственные. Хорошие стихи принадлежат целиком Эллису, плохие — пересказ Бодлэра, посредственные — перевод Бодлэра. Конечно, это страшно шаржировано. Я никому не сказал бы этого. Но я знаю! — Вы поймете, в чем суть. Тут все-таки довольно — как мне кажется — тонкая мысль, а их — Вы сами знаете — нельзя прямо сказать, они, так сказать, таинственны и боятся сильного света и громкого говора — их нужно облекать в одежду власяницы. Кому нужно, тот угадает, что под этой одеждой.