Сергей Бобров - Сборник: стихи и письма

Когда детонирующий город
Рассыпается на куски
И секундомером сердце
Карабкается в виски,
Покрывая жемчужным потом
Линии зевающей редко руки,
Мелкие россыпи изумрудов
Стекла блеснут,
Выдавленного в кристаллические груды
Вихря движением круглых свирепых рук;
И знакомые крики
Пятого этажа! «Дым! Ты не боишься? — я
боюсь!..»
И медленно расстающиеся с небом
Клоки и короны дымных медуз,
И их адская важность
Раздувающих; ноздри убийц,
Торжествующие раздавливающие звуки,
В панической щедрости падающие вниз, —
Мешок взбаламученных сердец и тут же
Перековерканные страхом мечты:
Бедное зеркало цветущей весны, ты ли
Подергиваешься смертной тошнотой.
И все же: крики сломя — голову автобусов,
Шариком — кузнечики мотоциклов; вниз.—
Солнце сквозь жирный дым — и
Угрюмо напяленные маски лиц, —
И все же: эти головни — последний
Выжимок сорвавшегося огня,
Его окровавленные бредни —
Лишь сгорающая с треском суета.

Ударится в колокол птица
И мертвая упадет,
И ей отвечает важный,
Отдаленный глубокий звук,

Не так ли в это сердце,
Вспыхивающий при огне
Далеких пожаров и криков
И выстрелов ночных,

Теплый в воздухе со свистом
Стрижом играющий, взгляд
Ударяет — неистовой
Ласке таинственно рад, —

И вот он лежит, как птичка,
В моих жадных руках,
Как месяц, обходит кругом —
И тонет в моих глазах.

Над ним загорается важная
И темная мысль моя —
Ему отвечает нежная,
Жалобная свирель стиха.

Ты раздвигаешь золото алоэ,
Ты горишь улыбкой, ты —
В пляс цветающих плечей.
Ты бежишь в очи ключом студеным,
Замолкая тусклым блеском обломок речей.
Я — только дрозд журчливых слов потока,
Надо мной — безмолвится
В солнце горящий лист,
Я гляжу на праздник просторов Ориноко,
Где режет чистоту ласточки клич.
О, прозрачных столбов воздушных
Целящая пустыня,
Блаженных и одиноких слов про тебя
Милый танец солнца резвой пыли,
Сладкий, глубокий — как уста.
Нет! повторить ли очарованье,
Эти заливающие синью глаза,
И это море мира — мир и воля,
Хрустальный берег радужного холма.

Какъ будто человѣкъ зарѣзанный
На этой площади лежитъ!
А дрожь рукъ говоритъ, что нечего
Теперешнее ожидать.

Смѣхъ легче былъ бы неоконченъ,
Когда бы не тѣни цвѣтковъ,
Зарѣзанный убѣжить съ площади,
Голый бѣжа впередъ.

Противоположмая улица
Повлечетъ слѣдующій трупъ;
Такъ разорваны горла накрѣпко
На площади въ шесть часовъ.

Оторванъ, вслѣдъ тощимъ громадамъ,—
Руки костлявыя не я ли велъ!
Но бурь тихихъ взоръ, изломъ-камень
Схватился за меня.

Какъ зубъ вонзивъ въ отроги заміра,
Я вдыхалъ пронзительную ясь:
Но вотъ — и мнѣ стала площадь столбомъ.
Стѣной, параллельной мнѣ.

Но и тутъ былъ бы веселъ — площади круженье
И паденье прохожихъ въ условную бездну...
— Зачѣмъ бить, убить, напоминать,—
Изъязвлять, топить, душить
Безсоннаго — тутъ:
„— Ихъ тѣни благовонны
„Надъ Летою цвѣтутъ"?

Вскипаетъ застывшій черный шелкъ,
Спины песковъ рыжи;
Плетется мясной мухой паровозъ,
Прокусывая ленты дымковъ.

Сѣть степей. Молчите же вы —
И колесъ заштатные вопли.
Ивъ туманъ. Хижинъ рябь.
Сутолокъ устывшая марь.

Четыре шага до шелка,
Шелкъ несется, скрябаетъ берегомъ: —
Жестяное Азовское море.— Рычи,
Бѣлоязыкой волны жало,

Скребется просторъ и хлюпаетъ грузно,
Накаленъ взоръ и топь;
Звонитъ, бурчитъ оцинкованная волна
И жаломъ жерло желти лижетъ.

Как будто человек зарезанный
На этой площади лежит!
А дрожь рук говорит, что нечего
Теперешнее ожидать.

Смех легче был бы не кончен,
Когда бы не тени цветков,
Зарезанный убежит с площади,
Голый бежа вперед.

Противоположная улица
Повлечет следующий труп;
Так разорваны горла накрепко
На площади в шесть часов.