Сергей Бобров - Сборник: стихи и письма

Сын известного шахматиста, воспитанник Строгановского училища, вдохновленный посетитель балета (где – по воле случая – запросто мог вкушать блаженство бок о бок с другим юным поклонником Терпсихоры – Владей Ходасевичем), Бобров был исключительно – до неистовства – предан поэзии, причем в символистском ее изводе. Следуя заветам из собственных ювенилий («Но, опровергнув наши кущи - / Как некий тяжкий катаклизм, / Открыл нам берега и пущи / Благословенный символизм» [4] Там же. С. 165 ), он стремился – и не без некоторой даже навязчивости – не только напечататься в «Весах», но и делом доказать свою беззаветную преданность движению: «Для меня будет огромным счастьем – сделать что-нибудь для символизма, для Искусства. До чего я был рад, когда Вы мне сказали прошлый раз у Эллиса, что я скоро понадоблюсь Вам в качестве сотрудника! Борис Николаевич! Ведь это счастье – самое настоящее – быть хотя бы привратником в Доме Искусства! Для меня больше ничего не существует в жизни, кроме Него. Оно – лучезарное, оно – божественное, оно – прекрасное! Оно – убивает, оно – воскрешает! Это Оно есть жизнь вечная» [5] Из письма Андрею Белому 29 августа 1909 года // Там же. С. 136 и т.д.

Невезение его было исключительным. Всем сердцем стремясь к литературной славе и мучительно переживая каждую неудачу, он раз за разом попадал в совершенно водевильные ситуации, болезненно разрушавшие его честолюбивые помыслы – то поневоле оказавшись в эпицентре конфликта между Брюсовым и Белым [6] См. об этом в предисловии К. Ю. Постоутенко // Там же. С. 117 , то выбрав себе последнего в конфиденты для того, чтобы глумливо обсуждать московскую моду на теософию [7] « … Эллис… - тот совсем ушел в теософию и кроме как о Штейнере ни о ком и ни о чем не говорит и старается взять «Мусагет» приступом, дабы обратить его в гиблую квартиру теософов»; «Стало ясно мне в конце концов – что теософия не есть миросозерцание или религия – это – провал, небытие, дыра, могила!!»; «Заели нас теософы! Караул!» и др. (Там же. С. 156, 157, 158) , то безрезультатно взывая о предисловии, протекции или хотя бы издательской марке для дебютной книги стихов [8] См. прежде всего в письме Боброва С. Дурылину от 8 декабря 1912 года: «Видите ли какая история, Сергей Николаевич, - мне весьма необходимо Ваше содействие для издания книжки. И я надеюсь, что Вы не откажетесь это сделать. ... Рукопись находится в переписанном, читабельном виде. ... На сей предмет надо около 200 рублей. Н. С. Гончарова бесплатно делает мне иллюстрации – литографии. Напечатать как будто стоит недорого. Метнер сказал, что, если Борис Николаевич Белый не будет против, он даст мне марку «Мусагета». Думаю, что, благодаря иллюстрациям и марке, можно надеяться немного и распродать. Кроме того Б. Н. давно уж обещал мне предисловие написать. Может быть напишет. Это тоже плюс» (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 438. Л. 6 об.). (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 438. Л. 6 об.). Вероятно, деньги от Дурылина (или от С. Рубановича, также бывшего спонсором молодого С.Б.) были получены, но череда отказов идеологов «Мусагета» привела к тому, что первая книжка Боброва, «Вертоградари над лозами», вышла хоть и с предполагавшимися иллюстрациями, но под другой маркой. . В результате, к закату героической эпохи символизма наш герой пришел в статусе совершеннейшего неудачника – «поэт малюсенький, захудалый декадентишка» [9] Из письма к Белому 2 сентября 1909 года // Письма С. П. Боброва к Андрею Белому. С. 139 (по собственному определению), спорадически печатавшийся в мелкотравчатых еженедельниках и завистливо взиравший на успехи условных ровесников (среди которых почему-то особенно не выносил П. Потемкина). Но фортуна ненадолго – даже не улыбнулась ему, а как-то осклабилась – и в ближайшие годы его честолюбие не раз оказывалось удовлетворено.

Тяга к печатной полемике была у него едва ли не наследственной – отец издавал шахматный журнал (а мечтал – если верить сыну – о литературном); в юношеском дневнике среди самых лучезарных грез фиксируется следующая: «Я сейчас неизбежно мечтаю о том, чтобы редактировать ... журнал. О, это звучит гордо - "С. П. Бобров, редактор журнала - ну хотя бы - "Новые песни" — принимает по делам редакции по средам и пятницам от 5 до 7 вечера". О! Это, черт возьми, не шутка! С каким наслаждением изругал бы я тогда и Шебуева, и Арцыбашева, и иных, иных прочих!» [10] Цитируются по статье К. Ю. Постоутенко // Там же. С. 115; ср. также в письме к С. Дурылину – предполагаемому пайщику проекта: «Меня мучает мечта о журнале, Сергей Николаевич! Он должен быть строгий, совсем не должно быть пустяков» (письмо 23 июня 1911 года // РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 438. Л. 2). . В выборе объекта для будущей диффамации, кстати сказать, видна фирменная, так сказать, бобровская струя (каламбур неловкий, но он бы, думается, оценил) – ибо именно предназначенный к закланию Шебуев исправно давал в своей «Весне» место для его поэтических и критических дебютов. В 1913 году во многом тщанием Боброва было организовано издательство «Лирика»; меньше года спустя из числа девятерых его учредителей вышли трое, среди которых наш герой – и союз беглецов был запечатлен его строками:

В организованном ими издательстве «Центрифуга» [12] О коем см. прежде всего: Флейшман Л. История «Центрифуги». – В его кн.: От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы. М. 2006. С. 521 - 543 основные хозяйственно-типографические хлопоты принял на себя наш герой, отчасти в награду за это узурпировавший определение полемических стратегий группы. Левый фланг русской литературы на этот момент напоминал север Италии периода феодальной раздробленности: по всему региону велись ожесточенные бои, не сулившие преимуществ ни одной из сторон. Накал взаимной воинственности был самый ожесточенный: «В номере гостиницы русской литературы, который только что покинула «тяжкая армада старших русских символистов», остановилась переночевать компания каких-то молодых людей. И вот они уже собирают разбросанные их предшественниками окурки, скучно сосут выжатый и спитой лимон и грызут крошечные кусочки сахара» - это «Первый журнал русских футуристов» пишет о «Лирике» [13] Первый журнал русских футуристов. 1914. № 1 – 2. С. 140 - 141 . «После долгих обещаний вышел в свет № 1-2 «Первого журнала русских футуристов». За чем смотрит городское управление? – это уже не первый случай, как в Москве лопается канализация и зловоние покрывает богоспасаемый наш город» [14] Руконог. М. Первый турбогод. 1914 . С. 40; ср. также его непубличную реакцию: «Меня очень порадовали Ваши новости. Приятно, что «Руконог» заметили. В Москве появление его сопровождалось охами и ухами в кружке символистов и совершенно непристойным скандалом «гилейцев» и Шершеневича, которые явно испугались конкуренции» (письмо к Рюрику Ивневу 19 июня 1914 года // РГБ. Ф. 629. Карт. 5. Ед. хр. 13. Л. 2 об. – 1). , - отвечает им Бобров. Так ковалась слава – в памяти многих современников остались «зловонные морды», покрытые «пеной бешенства» [15] Бобров С. Лира лир. М. 1917. С. 64 и другие запоминающиеся образы литературных противников, выходившие из-под его пера (и живо напоминающие – по кинической ассоциации – «цепную собаку «Весов» - «кусательнейшего Ptyx'a» - Бориса Садовского, который, кстати сказать, присоединился к юной компании пару лет спустя).