Сергей Бобров - Сборник: стихи и письма

Не понаслышке знакомые с теоретическим багажом венской делегации объясняли накал его полемики компенсацией безрадостных дебютов: «Идейный руководитель «Центрифуги» попросту ненавидел молодежь. Сам неудавшийся стихотворец, он избрал своей профессией желчность. Молодых он «уничтожал» с усердием, достойным царя Ирода. «Слишком много развелось футуреющих мальчиков», - высказывался он напрямик. С искривленным лицом, держась за щеку, словно у него болят зубы, вгрызался он в прочитанные ему стихи. Оглушить, облить едкой кислотой, заставить человека разувериться в своих силах. Вероятно, он воспретил бы поэзию, если б это было в его силах» [16] Спасский С. Д. Маяковский и его спутники. М. 1940. С. 48; среди оскорбленных рецензиями нашего героя была, в частности, Цветаева (см. подробный комментарий: Миндлин Э. Л. Необыкновенные собеседники. М. 1979. С. 75 – 76); случалось жертвам и испытывать запоздалую благодарность к мучителю: «Ну что это за критики. Пусть ругают, как мою первую книгу ругал Бобров, умно, тонко и деликатно, пусть ругают за несозвучие эпохе, я того ждала, но так — ужасно обидно и противно» (Письмо В. Звягинцевой к Н. Гудзию от 28 августа 1926 года. – Овчинкина И. В. Из архива Н. К. Гудзия. «…Любовь моя сильнее моего дарования» (О наследии Веры Звягинцевой) // Рукописи. Редкие издания. Архивы. Из фонда Отдела редких книг и рукописей. М. 2004. С. 141. Неразысканная публикатором рецензия Боброва на первую книгу Звягинцевой – Печать и революция. 1922. № 2 (подп.: Э. П. Бик). .

Другой современник, эпизодически наезжавший из провинции в самом начале 1920-х годов, вспоминал о нем так: «В «Кафэ поэтов» мэтрствовал Сергей Бобров, поэт-эрудит, литературный неудачник, специализировавшийся на цукании молодых поэтов. Желчи в Боброве было много, и если после бобровской дружеской критики молодой поэт не давал себе слова бросить писать, то уж ничто не могло спасти несчастного любителя стихов от галлюцинирующего шаманства, от прилипчивой болезни, которую многие в ту пору склонны были именовать поэзией.

Впрочем, у Боброва, у этого царя Ирода российского Парнаса, было одно положительное свойство – бездонная литературная память. Пытаясь установить чье-либо влияние, он извлекал тысячи уличающих примеров, цитировал множество различных поэтов. Все когда-либо читанное хранилось им в глубинах памяти и в соответствующую минуту извлекалось на свет божий. Но этот дар был роковым для Боброва-поэта. Все прочитанное ложилось тяжелым грузом на каждую написанную им строку. Так Бобров-поэт тщетно боролся с Бобровым-эрудитом, Бобровым-критиком. Пока кто-то не пригвоздил его метким определением: «мечтательная гиря»!» [17] Лугин Г. Московские ночи. Публикация Р. Тименчика. Предисловие Ю. Абызова // Даугава. 1988. № 11. C. 108 – 109. Прозвище «мечтательная гиря» - точнее: ««замечтавшаяся гиря» - придумал И. Грузинов: Грузинов И. [Рец. на:] Московский Парнас. Второй сборник. 1922 // Гостиница для путешествующих в прекрасном. 1923. № 2. С. 19

Большинству он запомнился таким: «желчный, саркастичный и оскорбленный непризнанием, преследовавшим его» [18] Каверин В. Литератор. Дневники и письма. М. 1988. С. 27 , с «острым, язвительным и злым умом» [19] Черняк Е. Из воспоминаний // Вопросы литературы. 1990. № 2. С. 53 , «садист» [20] Мочалова О. Голоса Серебряного века: Поэт о поэтах. М. 2004. С. 68 , «умный человек» [21] Адамович Г. Темы // Воздушные пути. Альманах. Т. 1 . Нью-Йорк. 1960. С. 47 , «сноб, футурист и кокаинист, близкий к ВЧК и вряд ли не чекист сам» [22] Иванов Г. Собрание сочинений. Т. 3. М. 1994. С. 168 , «завистливая бездарность» [23] Письмо А. А. Барковой к С. А. Селянину 3 мая 1922 года // Баркова А. …Вечно не та. М. 2002. С. 387 , «человек недобрый, но с большими лингвистическими способностями» [24] Мацкин А. Просветитель по призванию // Между сердцем и временем. Воспоминания об Александре Дейче. Киев. 2009. С. 73 , «человек наивный и чистый» [25] Мандельштам Н. Я. Вторая книга (отсюда). Примечателен еще один тамошний пассаж, касающийся нашего героя: «Недавно я услышала, что Бобров, умный человек, к концу жизни затосковал, сообразив, что ничего не сделал. Насколько это достойнее, чем идти на непрерывный самообман, как делают другие. В молодости они метили в гении, но слишком рано иссякли. Униженные и замученные люди, запутавшиеся, утратившие способность мыслить, непрерывно делали открытия и держали хвост трубой, чтобы не увидеть собственную пустоту. Ошметки рационализма, которыми они питались, страсть к новаторству и фейерверк двадцатых, а в значительной степени и десятых годов, плохая пища для мысли». , «всегда взъерошенный» [26] Одоевцева И. На берегах Невы (отсюда) «поэт-математик» [27] Черняк Е. Из воспоминаний // Вопросы литературы. 1990. № 2. С. 53 и т.д.

Он называл «союз поэтов» - СОПО - «сопаткой», собаку Шарика – Трехосным Эллипсоидом, а несостоявшийся сборник подруги под названием «Звонок в пустую квартиру» - «Звонком впустую» [28] «Шарик» - из воспоминаний М. Л. Гаспарова (отсюда); остальные сведения: Мочалова О. Голоса Серебряного века: Поэт о поэтах. М. 2004. С. 69 . Мать своих дочерей он именовал «Варвара-корова», а она его – «Бобр» [29] Ср. в письме В. А. Мониной к О. А. Мочаловой от 17 июля 1931 года: «Нам Бобр хотел устроить лето в 3 верстах от станции Фирсановки, я нагрузилась моими детьми и поехала было смотреть, но попала в страшный туман и дождь, сильно вымокла, издрогла, дети висли грузом и 3 версты мы не одолели, вернулись ни с чем» (РГАЛИ. Ф. 273. Оп. 3. Ед. хр. 37. Л. 2 об.). Обстоятельства многолетних отношений Мониной и Боброва чрезвычайно эмоционально описаны Мочаловой; см. также отрывочные следы этих чувств в переписке Мониной, напр.: «На Лире Лир Боброва воспитывались: Левит, Златопольский, Шишов. Не зная вовсе книги «Дышу» (которая будет по-моему первой и последней книгой) один не-поэт даже – недавно в Литературном Особняке к моему удивлению (потому что все-таки С.Б. мало читали) назвал его одним из интереснейших мастеров» (ее письмо к И. Н. Розанову // РГБ. Ф. 653. Карт. 35. Ед. хр. 40. Л. 28). . Гумилев говорил о нем: «Сергей Бобров только настроение испортит» [30] Мочалова О. Голоса Серебряного века: Поэт о поэтах. М. 2004. С. 39 . Скверные сплетни следовали за ним: Георгий Иванов считал его чекистом и передавал его (вероятно, полностью сочиненный) рассказ о последних минутах Гумилева [31] Иванов Г. Собрание сочинений. Т. 3. М. 1994. С. 168 - 169 . Ходасевич, внимательно и опасливо следивший за Бобровым [32] «Сплетен, сплетен, ради Аполлона! Что меценат? Чем дует из Петербурга? Жив ли Бобров? Садовской не затеял ли какого скандала?» (письмо к Б. Садовскому 14 августа 1916 года // Письма В.Ф.Ходасевича Б.А.Садовскому (1906-1920). Послесловие, составление и подготовка текста И.Андреевой. Ардис. Анн Арбор. 1983. С. 36); «Не черкнете ли мне: в Москве ли и что делает, где служит, где пишет Сергей Павлович Бобров? Но ему не говорите, что я им интересуюсь» (письмо к А. И. Ходасевич 1926 года // Там же. С. 95). , описывал его антисемитскую выходку в адрес Гершензона [33] «Однажды некий Бобров прислал ему свою книжку: "Новое о стихосложении Пушкина ". Книжка, однако ж, была завернута в номер не то "Земщины", не то "Русской Земли" - с погромной антисемитской статьей того же автора. Статья была тщательно обведена красным карандашом. Рассказывая об этом, Гершензон смялся, а говоря о Боброве всегда прибавлял : - А все - таки человек он умный» (отсюда) , реальная подоплека которой была выявлена совсем недавно [34] Богомолов Н. А. Ходасевич, Бобров, Гершензон. – В его кн.: Сопряжение далековатых. М. 2011. С. 166 - 168 .