Анастасия Горнунг - Упавшие зерна. Бегущие ландыши

И были так светлы дороги,
И так безмолвен каждый куст,
Что не почувствовали ноги
Травы язвительной укус.

Струится ночь по стынущему лугу,
Сомкнулся звёзд чуть трепетный венец,
И тихо ржёт, свою зовя подругу,
Из тёплой тьмы тревожный жеребец.

В густой туман ушли, грустя, курганы,
В туман веков ушли неслышно дни,
И вдалеке – неведомого стана
Колеблятся бездонные огни.

Здесь берегут суровые курганы
Далёкие и хмурые века,
Здесь остывала сила Чингис-Хана,
Батыя власть и натиск Колчака.

Здесь прежних нет, здесь новых не настало,
Здесь только скифская струится сонно мгла,
Здесь только степь без края, без начала,
Седая степь туманами легла.

Струится ночь по стынущему лугу,
Редеет звёзд чуть трепетный венец,
И замолчал, свою узнав подругу,
В рассветной мгле ревнивый жеребец.

Вынула платочек
Старая – и вот
Мятый свой листочек
На амвон сует.

Внучка выводила
Детскою рукой. —
…Марфы, Михаила,
Льва за упокой.

Закрестилась рьяно
Годы велики, —
…Отрока Степана,
Агнии, Луки…

С ним, с Лукой венчалась
Здесь святым венцом,
Тройка заливалась
Буйным бубенцом.

Как была девицей,
Не спалось порой —
И теперь не спится,
Смерть не за горой.

Льются свечи жаром
И вздыхает грудь. —
Ах, костям бы старым
Время отдохнуть
Времена такие
Трудные. Пора!
…Дарьи, Евдокии,
Воина Петра.

Забывает толки
О царе народ.
Вступит в комсомолки
Внучка через год.

Бабка гнула спину —
Выпрямит в гробу.
– Призри Агриппину,
Грешную рабу.

Взвились перезвоны —
Динь-дирлинь-динь-бом!
Треплются знамена
Красные кругом.

Вдоль по тротуарам
Напирают, жмут, —
Молодые старым
Ходу не дают.

Лишь весна всё та же,
Хлещет через край,
И над грязной сажей
Разыгрался май.

Гаснут перезвоны —
Динь-дирлинь-динь-бом!
Молча стынут клёны
В небе голубом.

В твоих стихах пески и терпкая полынь,
И тлеет жар костра в твоём нездешнем взоре, —
Так знай, и мне сродни неведомая синь
И в ней от тьмы веков потопленное горе.

Далёкий предок мой при плачущей луне,
Когда приводит день тоску рассветной дрожи,
Обмеривал не раз на вольном скакуне
Как небо гладкие просторы бездорожий.

Но плавились века. И Чингис-ханов кровь
Под знаменем креста слилась с варяжской кровью,
И правнук молодой, распахивая новь,
Уж не кладёт колчан к ночному изголовью.

А я одна из тех судьбе покорных жён,
Забыла клич шатра и пёстрые отрепья
И вольность отдала за колокольный звон,
За сумрак теремов, за чинность благолепья.

Есть порою светлые минуты —
Остановки в сумрачном пути,
То мгновенья ласки и уюта,
Их дано не каждому найти.

Те найдут, кому ты дверь открыла
В тихий твой, такой спокойный дом,
И кого забвеньем напоила —
Сладостней всех лучших вин вином.

И с улыбкой стоя у порога,
Всем прекрасный ты дала пароль:
«Позабудь!..» – И улеглась тревога,
Жгучая почти утихла боль.

Завтра пусть в свой грязный мрак и слякоть
Поглотит нас жизненная муть,
А сегодня хмуриться и плакать
Нам нельзя, познав твоё «забудь».

Завтра вновь, как тетиву тугую,
Мы скрепим усталые сердца
И хозяйку будем дорогую
И любить, и помнить без конца.

От мягкой пыли ноги посерели
И знать мне не дано, где ждёт ночлег.
Сады цветут. Белы сады в апреле.
Соперник им один лишь первый снег.

По сторонам сменяются дувалы,
Как бывших лет слепая череда,
И всё темней ночное покрывало,
Где за звездой рождается звезда.

Бывали дни – и путались дороги
Десятками и тысячами лент,
Но час настал один, и серп двурогий
Привёл меня в неведомый Ташкент.

И если вновь запросит сердце бури
В тоске по счастью, – голод утолит
Мне город этот солнца и лазури,
Пленительный в густой его пыли.

И если даже, жизни новый житель,
Я караваны встречу неудач, —
Над головой, как мощный покровитель,
Шатёр ветвей раскинет карагач.

А если смерть мне замолчать прикажет,
И тело примет жёлтая земля,
То в радостную синь ревнивой стражей
Безмолвные взметнутся тополя.

Вот стучат дверные молоточки,
Стынет тополь сотнями метёлок,
Ярче стали звёзд зелёных точки,
Ярче стал и месяца осколок.

Залил он холодным светом крышу,
Где мерцали днем, как пламень, маки, —
За углом неслышный шаг твой слышу.
Тишина… Спят люди, спят собаки.

И одежду стелет голубую
По садам апрельская прохлада.
Я тебя, любимый, не целую,
В ночь такую ласк земных не надо.

Пусть на миг забудет землю тело,
Станет ясной тишиной одето,
Как дорога – та, что побелела,
Как сады, как вышка минарета.

Мне аист путь пресек и нежной тенью
Затмил на миг покой дороги белой.
Стою одна над глиняной ступенью,
Дверным кольцом бряцая неумело.

Пылают ржавые в закатном свете
Дувалы, крыши. Кончен день горячий.
У чайханы играют шумно дети —
Одни смеются, а другие плачут.

Скрипят арбы усталые колеса,
Гремит засов тяжелый где-то глухо,
И та, что продавала абрикосы,
Летучей мышью в дом вошла старуха.

Проулки потемнели, перекрёстки.
Домой несут невзгоды и удачу
Торговец, нищенка, маляр в извёстке.
Одни смеются, а другие плачут.

Мое же сердце знает, что любимо,
Что долгожданное свершилось чудо.
А в пыльном облаке проходят мимо
Своим бесстрастьем гордые верблюды.

Под голубым шатром полуденной эмали
Стоит затихшая давным-давно мечеть.
И времени здесь нет – спит радость, спят печали,
Ни плакать здесь нельзя, ни говорить, ни петь.

Молчать, как те года, что залегли в молчаньи
На пёстрых изразцах, на жёлтом зное плит
И на чалме того, кто словно изваянье,
У края хауза* недвижимо стоит.