Анастасия Горнунг - Упавшие зерна. Бегущие ландыши

Отражена в зрачках воды зеленой плесень,
И старый карагач ему навеет сны,
Которых не смутят ни пионеров песни,
Ни хрипы радио из Красной Чайханы.

Ветер бормотал в деревьях черных,
Как молитву старый мусульманин,
А на влажных тропах и на далях горных
Вечер был не ласков и туманен.
И висело небо в сонной мгле,
Поутру готовя снег земле.

Но возврату зимних бурь не верят
Тополей едва зеленых свечи.
Притаились травы, приумолкли звери,
И весне готовит мир большую встречу.
И раскроет, жарким солнцем пьян,
Красные уста свои тюльпан.

И возврату темных дней не верит
Сердце. Знает – засинеют горы.
Тосковать не стоит о потерях,
Утонувших в солнечных озёрах.
Как земля, дыханье затаив,
Сердце ждет твоей любви призыв.

Ушел давно с померкших улиц день,
Шаги ночная отдает земля,
Со мной идет моя большая тень,
Бросая свой излом на тополя.

И оттого, что всюду и везде
Звенит вода и каждый звонок звук,
И оттого, что ласковой звезде
Раскрыл объятья белые урюк,

И оттого, что небо в легкой мгле,
И стала вдруг для счастья грудь тесна,
Я знаю, что во мне и на земле
Весна.

Какой печалью ты больна
И отчего тебе не спится, —
Луна, беспечная луна
На небе тонко серебрится.

Кладет таинственную сеть
На город, где угасли шумы.
Быть может, лучше не жалеть,
Быть может, лучше и не думать.

Зачем же ты, склонившись ниц,
Мне шепчешь в предрассветной рани,
Что за решётками темниц,
Так много гордых умираний.

И ты давно уже не та,
С которой мы с издетства дружны,
Или с тобой путём креста
Отныне нам подняться нужно.

И нужно рассказать о том,
Что знает всякий, даже дети,
Чтоб не остаться нам потом
Перед столетьями в ответе.

Была я в детстве весела,
Но как-то раз тоска пришла.
Сказала: – Будешь мне сестра,
У моего садись костра,
Идти дорогою одной
С тобою мне – тебе со мной.

С тех пор, хотелось ли прилечь,
Тоска моих касалась плеч, —
И был ли день апрельский люб,
Тоска моих касалась губ.
Тревожной ревностью полна,
Ходила вслед за мной она
И над холодною золой
Шептала мне с улыбкой злой,
Что много здесь – и там, и тут —
Таких, что счастливо живут,
Кто, свой покинув тёплый дом,
Гуляют под руку вдвоём;
О шуме радостном гостей,
О смехе маленьких детей.
Когда я плакала слегка,
Стирала слёзы мне тоска
И льнула я к тоске-сестре,
Чья нежность лезвия острей.

Но как-то раз в нежданный час
Разъединил пришелец нас.
Чужой пришёл издалека,
Ушла ревнивая тоска.
В лесу ли, дома ли, в саду —
Её нигде я не найду,
Зову ль её – не дозовусь,
Стучу ли к ней – не достучусь.

И удивлённо я стою
Теперь смеюсь, теперь пою.

А там, где речка глубока,
Навеки спит сестра-тоска.

Судить не нам, карать еще не нам,
Нам только пить свое чужое горе.
Рассудит Тот, Кто молвил: «Аз воздам!»,
Кто к ним сошел, к беспомощным рабам
На скудном, на туманном Беломоре.

Судить не нам, рассудят всех века.
И сам Господь пошлет разящий пламень, —
И все-таки дрожащая рука
За пазухой сжимает тайный камень.

Как много их отсюда и оттуда
Кивают нам, лаская слух и взор,
Их пробужденье – чудо, их умиранье – чудо,
И чудо – даже мёртвый их убор.

Они растут, лелея поколенья,
Они живут, лелея тишину,
И под своей густозеленой тенью
Похоронили тайну не одну.

Мы все прошли от мала до велика
Под их шатром во сне и наяву,
Глазами мы искали землянику,
Искали мы глазами синеву.

Весной их лист пахучий и прозрачный
Нам шепчет о любви, о счастье на земле,
Но поздний ветра вздох среди осин невзрачных
И клёны алые нам иногда милей.

И полдень тот любим, когда сольются пятна
На золотой коре в танцующий узор,
Но всех прекрасней час, когда душе понятно
Безмолвие ветвей на зеркале озёр.

Замечталось облачко, отстав
От бегущей к солнцу стаи белой,
И тоску земли в себя приняв,
От стыда за землю покраснело.

Над весенним озером проплыв,
Где неслось лягушек славословье,
На мгновенье стынущий залив
Обагрило тёплой чьей-то кровью.

И водою стала вновь вода,
Пели твари, радуясь погоде,
И тогда, растаяв навсегда,
Облачко исчезло в небосводе.

И пришла белёсая луна,
Озарила тускло мир незрячий,
И прикрыла скорбно тишина
Тех, кто спит, и тех, кто молча плачет.

– «Батько, слышишь ты всё это?»
– «Слышу!» – был ответ Тараса.
С детства этих строк горячих
Я без слёз читать не смела.

Сколько раз вскипало сердце
За Остапа и за Бульбу,
Лезвием врезались в сердце
И любовь, и гнев, и жалость.

И теперь пора настала,
Как Остап в предсмертной пытке
Вскрикнуть с горькою мольбою:
– «Отче, слышишь ты всё это?!»

Но молчит большая площадь,
Где толпятся все народы,
И душа в последней муке
Ждёт ещё ответа: – «Слышу!»

Поет земля на все лады,
Звенит, курлыкает, стрекочет,
И переполнены сады
Толпою трав и свежих почек.

И пёс с повисшим языком
На солнцепеке влажно дышит,
Над ним любовным говорком
Воркуют голуби на крыше.

А куры клохчут и спешат,
В навозе солнечном ныряя,
Петух гуляет, как паша,
Гарем свой важно проверяя.

А в каждой впадине лесной
Густая синь целует воду,
Пока её не допил зной
Бегущим ландышам в угоду.

Острее пахнет конопля,
Ночь в сонных затаилась ивах,
Покорная хранит земля
Шаги столетий юродивых.

Вдыхаю пыль больших дорог,
Изъезженных, глубоко взрытых
Тоской колёс, усталых ног, —
И кровью, и слезой политых.

И думы горькие тогда
Веду сквозь мрак по травам смятым,
Как хмурый гуртовщик стада,
К недосягаемым закатам.