Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

      «Ведь этакий вандал!» –
   Иной читатель скажет гневно.
А я б опекуна такого оправдал:
Ведь он от голоду ни разу не страдал,
   А от обжорства – ежедневно!

«Как звать тебя?»
   «Памфил Босой».
«Подумать, гастроном какой тут объявился!»
Заводчик так рабочему дивился:
Бедняга-гастроном гнилою колбасой
      Давился.
«Знать, заработки хороши?» –
Хозяин вымолвил ехидно.
«Куда! – вздохнул Памфил. – Гроши!»
«Гроши? Оно и видно.
   Где мастер?»
      «Здесь!»
      «Пиши…
За лишний жир… вот этому вот… графу…
      Целковый штрафу!»

Пожалуй, скажет кто: «Ну, мыслима ль когда,
Хоть и в хозяине, такая подлость, друже?
   Так не бывает!»
      Господа,
Бывает так, – хоть, правда, не всегда:
По большей части – хуже!

Недавно случай был с Барбосом:
   Томила пса жара,
      Так средь двора
      Клевал он носом.
А не заснуть никак! Усевшись на тыну,
   Сорока-стрекотуха
      Мешала сну.
   «Ой, натрещала ухо…
 И принесло же сатану!
Чай, больше места нет?.. Послушай-ка, болтуха:
   Уж ты б… таё…
 Недалеко до лесу…
Летела б ты, ей-богу, к бесу!»
      Сорока же – свое:
   То сядет, то привскочит,
   Слюною глазки мочит,
   Псу жалобно стрекочет:
      «Голубчик, не озорь!
   Ведь у меня, гляди, какая хворь:
      Я так измаялась, устала, –
      Пить-есть почти что перестала, –
   Вся измытарилась и сердцем и душой,
      Скорбя о братии меньшой!
   И ко всему щеку раздуло… вспухли губы…
   Ох, смертушка! Нет сил терпеть зубную боль!»
   «Щека и губы… Тьфу! – рычит Барбос. –
                    Позволь,
   Трещотка чертова, кому бы
   Врала ты, да не мне.
   Где ж видано, в какой стране, –
   Уж разве что во сне, –
   Чтоб у сороки были… зубы?!»

   Урок вам нужен? Вот урок:
Встречаются меж нас нередко лицедеи:
   Высокие слова, высокие идеи, –
   Нет подвигов, но будут – дайте срок!
Известно urbi et (смотри словарь!) – et orbi:
Их грудь – вместилище святой гражданской
                    скорби!
На деле ж вся их скорбь – зубная боль сорок!

«Мавруша!.. Кисанька!.. – Печально серый кот
      Мяукал у ворот. –
   О душегубство! О злодейство!
Ну, как теперь один я вынянчу котят?
   Они ж еще и не глядят!
   Пропало все мое семейство!»
«Голубчик Вася, что с тобой?
   Да не нужна ль моя услуга?» –
   Летит Барбос на голос друга.
«Ох, брат, наказан я судьбой!»
«Как? Говори скорей! Уж я взаправду трушу».
«В трактире… сжарили и съели, брат, Маврушу».
«Кто съел-то?» – взвыл Барбос, попятившись назад.
«Рабочий… то ль мужик… Побился об заклад…
   За пять целковых, супостат,
      Маврушу слопал.
   Всю – с головы и до хвоста!»
«Да что ты? Батюшки! Пет, это неспроста.
Не, не!..» – растерянно глазами пес захлопал.

      Читатель, что ни говори,
      Тут ясно – дело не в пари.
      Раз не осталося от кошки
         Ни хвостика, ни ножки,
Наверно, «супостат» денька четыре-три
   Пред тем не видел… хлеба крошки.

Взбежавши на пригорок,
Зайчишек тридцать – сорок
Устроили совет.
     «Житья нам, братцы, нет».
     «Беда. Хоть с мосту в воду».
     «Добудемте права!»
«Умремте за свободу!»
. . . . . . . . . . . . . . .
От смелых слов у всех кружилась голова.
Но только рядышком шелохнулась трава,
Как первый, кто кричал: «За волю в землю лягу!»
     С пригорка задал тягу.
     За ним все зайцы, кто куда,
        Айда!

Зайчиха с заинькой под кустиком сидела.
«Охти мне, без тебя уж стала тосковать
Ждала тебя, ждала: глаза все проглядела.
Договорились, что ль, в совете вы до дела?»
«Договорилися. Решили бунтовать!»

О бунте заячьем пошли повсюду толки.
      Не говоря уж о лисе,
Теперь, поди, хвосты поджали звери все, –
А больше всех, понятно, волки?!

   Нашла тоска на Силуяна:
   «Тьфу, окаянная пора!
Как оплошал народ: ни одного двора,
   Где б не было изъяна.
Куда ни сунешься – прямая нищета:
   Ни хлеба, ни скота.
Где лошаденка есть, так беспременно кляча.
   Повеситься, такая незадача:
На все село – лихой хотя б один конек!
Хотя б один!»
Бедняк лил слезы чуть не градом.
   Из-за чужих коней?! А так! Ведь паренек
   Был… конокрадом!

  Лихому вору
     Все впору.
Накравши где-то чуть не гору
   – Короче: добрый воз! –
   Хороших, гибких лоз
И наплетя из них корзинок,
Свое изделие привез Корней на рынок.
«Вот где корзиночки! Ну, чем не хороши?! –
   Корней товар свой выхваляет. –
   Ей-ей, нужда не позволяет,
А то б не променял не то что на гроши,
   Ни на какие барыши!
(Сам барыши в уме считает.)
Эй, тетка, не зевай, спеши.
   Три гривенки – корзина.
   За парочку – полтина!» –
   Орет вовсю купчина.
Ан, рядом – глядь! Мартын корзины ж продает, –
Да как ведь продает? Задаром отдает:
«Вот где плетушки, так плетушки!
   Эй, божии старушки,
   Молодки-хлопотушки,
   Красотки-хохотушки,
   Маланья, Акулина!..
   Товар – малина!
   Берите у Мартына,
   За штуку – три алтына,
   Молодкам – за пятак,
   А ежли что – и так!»
   «Мартын, очухайся, скотина! –
   Шипит Корней. –
   Ты ж это что, злодей,
   Рехнулся с полугару,
   Объелся ль белены,
   Что своему товару
   Не ведаешь цены?
Расстаться можно так с последними штанами!
Ведь при моей цене барыш уж не большой, –
А я корзины плел все ж из лозы… чужой…
      Из краденой, сказать меж нами».
«Эх, – отвечал Мартын, – чудак же ты, Корней!
На что польстился? На лозинки!
Какой с лозы барыш? Будь наперед умней:
Воруй готовые корзинки!»

      Вот то-то и оно.
Нет интендантов здесь? Спросить бы заодно.
(Охота просто знать. Мы, право, не задиры.)
Как это там у них: все иль не все равно,
      Что воровать: казенное сукно,
      Готовые ль казенные мундиры?