Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

   Новые машины – урожаю надбавка,
     «Сохе-матушке» – отставка!.

А новинок не счесть.
Все тут есть:
И плужки, и сеялки,
И особые веялки,
Борона к бороне на подбор –
Полон двор!
   Из всех других деревень мужики прибывали,
Головами кивали.
Деревенский парад – не парад, –
В оны годы сказал бы: «Это все маскарад!»
А – теперь это явь была самая точная,
Быт советский, действительность прочная:
Мимо веялок,
Сеялок,
За плохою
Сохою,
Лохматый,
Горбатый,
Истомленный мужицкой истомою,
Подпоясанный желтой соломою,
В рваной шапке, в дырявых лаптях,
Измочаленных на невозвратных путях,
Шел, согнувшись, дед – Хренов, седой комсомолец
Из деревни Подолец.
Завязив свою соху умышленно в грязь,
Дед ее топором сразу – хрясь!
Хрясь!
   «Вот те, старая ты! Разледащая!
Соха-матушка ты распропащая!
Это ты мужиков превращала в калек!
Это ты меня гнула к земле весь мой век!
Это ты меня по миру даве пустила!
Это ты подвела мне живот!
Это ты, это ты мне мой горб нарастила!
Ну, так вот тебе! Вот!
Хрясь! Хрясь! Хрясь!»
   До того это было замечательно,
Что я весь размяк окончательно
И стал целовать старикашку взасос
И в губы и в нос!

           Последние речи –
           До новой встречи
Дальше было… Понятно, что было.
Я загнал себя в мыло.
Говорил, говорил, даже слов не хватало.
А уехал – сказал, оказалося, мало,
Все сказать – не хватило бы целого дня.
Провожая меня, –
Чуть не каждый ко мне подходил и справлялся:
«Как Ильич? Передай, чтоб скорей поправлялся!
И за то, что тебя к нам прислали, спасибо.
Расскажи там про нас, если спросит кто-либо.
За приезд к нам за твой –
Этот день будет праздник у нас годовой.
День церковный похерим.
Потому как тебе и всей власти мы верим,
Ее любим и с нею согласны во всем,
А кто тронет ее – мы его утрясем!»
Дальше проводы к Волге. И свежая рыбка.

Кострома – это « город-улыбка »
Уезжая, вздохнул, я невольно:
«Расставаться, товарищи, больно.
Шутки-шутки, а вот я возьму
И махну навсегда из Москвы в Кострому!»

«Бьен!» – Стиннесу сказал палач-француз, Дегут.
     Ему ответил Стиннес: «Гут!»
«Грабители всех стран», чья подлость так безмерна,
«Объединяются» под флагом «Грабинтерна».

С миропомазанною пешкой
Расправясь круто в некий день,
Теперь читаем мы с усмешкой
Американский бюллетень.
Кулиджам с Юзами, похоже,
Разоблачения – не в сласть:
– Хо-хо! Ты плохо кончишь тоже,
Нефтепомазанная власть!

Нефть чудотворной стала мазью.
Ей всеграбительский почет.
Вон к нефтяному «Закавказью»
Беда как Англию влечет!

Ярятся лорды и бароны.
«Режим советский очень крут.
Когда же красные заслоны
Из Закавказья уберут?

Ответьте, Макдональд! Иначе…» –
Ревет какой-то баронет.
«Первопризнатель » наш, одначе,
Не говорит ни да, ни нет.
И только спикер, что-то взвеся ,
Отверг заботы… о Баку,

– Красноармеец! Где ты?
                     – Здеся!
Стою, братишка, начеку !

Писали до сих пор историю врали,
Да водятся они еще и ноне.
История «рабов» была в загоне,
А воспевалися цари да короли:
   О них жрецы молились в храмах,
О них писалося в трагедиях и драмах,
   Они – «свет миру», «соль земли»!
Шут коронованный изображал героя,
Классическую смесь из выкриков и поз,
А черный, рабский люд был вроде перегноя,
   Так, «исторический навоз».
Цари и короли «опочивали в бозе»,
И вот в изысканных стихах и сладкой прозе
Им воздавалася посмертная хвала
   За их великие дела,
А правда жуткая о «черни», о «навозе»
   Неэстетичною была.
Но поспрошайте-ка вы нынешних эстетов,
Когда «навоз» уже – владыка, – Власть Советов! –
Пред вами вновь всплывет «классическая смесь».
   Коммунистическая спесь
Вам скажет: «Старый мир – под гробовою крышкой!»
Меж тем советские эстеты и поднесь
   Страдают старою отрыжкой.
Кой-что осталося еще «от королей»,
И нам приходится чихать, задохшись гнилью,
Когда нас потчует мистическою гилью
   Наш театральный водолей.
   Быть можно с виду коммунистом,
И все-таки иметь культурою былой
Насквозь отравленный, разъеденный, гнилой
   Интеллигентский зуб со свистом.
Не в редкость видеть нам в своих рядах «особ»,
Больших любителей с искательной улыбкой
Пихать восторженно в свой растяжимый зоб
«Цветы», взращенные болотиною зыбкой,
«Цветы», средь гнилостной заразы, в душный зной
Прельщающие их своею желтизной.
Обзавелися мы «советским», «красным» снобом,
Который в ужасе, охваченный ознобом,
Глядит с гримасою на нашу молодежь
   При громовом ее – «даешь!»
И ставит приговор брезгливо-радикальный
   На клич «такой не музыкальный».
   Как? Пролетарская вражда
   Всю буржуятину угробит?!
Для уха снобского такая речь чужда,
Интеллигентщину такой язык коробит.
На «грубой» простоте лежит досель запрет, –
   И сноб морочит нас «научно»,
Что речь заумная, косноязычный бред –
«Вот достижение! Вот где раскрыт секрет,
С эпохой нашею настроенный созвучно!»