Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

Прошло пять месяцев. Ферганская больница.
Зайнет – в повязках вся, лицо – кровавый струп.
   Нет, не кошмарный сон ей снится,
   Она – калека, полутруп.

Блуждает взор, и речь Зайнет звучит невнятно,
Слух острый притуплён, трясется голова.
   Врачи дивятся: «Непонятно,
Как ты осталася жива!»
Зайнет свезли в Москву. Москва сильна наукой.
Зайнет возвращены и речь, и взор, и слух.
   И в комсомолке однорукой
   Зажегся вновь бунтарский дух.

«Коммуниверситет трудящихся Востока »
Зайнет мерещится во сне и наяву.
У гроба нового пророка
   Она сказала: « Я живу!

И ты – живешь во мне заветами твоими.
На родине моей – в кишлак из кишлака –
Дехканкам темным я их понесу, пока
Сумеет начертить твое родное имя
    Моя последняя рука! »

#- внутренний двор. Дехканки – крестьянки. Чайхана – вроде чайной. Кишлак –
#деревня. Паранджа – лицевое покрывало. Кун – награда за месть.

Средь разоренных сел и брошенных полей
От тифа и от пуль уж не валятся трупы.
Шкуро, готовивший России мавзолей
По воле биржевых царей и королей,
Донской стотысячной уж не составит «труппы».

   Но… он готов на все за выгодный куртаж.
Парижский цирк, так цирк! Какого, дескать, хрена!
Ведь должность у него по существу все та ж,
    И только сузилась арена.

Белонаездников, увы, не то число,
И не Москва – приманка в виде приза.
Ах, время множество мечтаний унесло!
Но… то ж, продажное, осталось ремесло!
И та ж, « парижская », осталась антреприза [14].

– Ха-ха! «Наездничек» Шкуро, на сцену – в строй!
Признаться, даже мне, врагу, звучит обидой,
Что этакий, ха-ха, бандитский «волк», «герой»
     Стал дрессированною гнидой!

В просторах Балтики, средь северных широт,
У «вольных» городов, у Ревеля и Риги,
Английский бронтозавр раскроет хищный рот
На две приманчиво лежащие ковриги.
   «Х-хам! Х-хам! Глотнуть? Аль не глотнуть,
      А только… тонко намекнуть?»
И… в нашу сторону скосит свои гляделки:
      «Что, Эсесерия? Поймешь?»

Почтенный бронтозавр, нас этим не проймешь!
Твои – такие ли? – видали мы проделки.
Намеки все твои поймет дурак любой.
Слов нет, что жалко нам «пригретого» тобой
«Демократичного» латвийца иль эстонца.
Но мы, спокойные, у нашего оконца –
С серпом и молотом в руке
(Не забывая о штыке),
Мы склонны речь с тобой вести на языке
Тож преизрядного героя-оборонца,
   Советского бронечервонца.
В нем, как его ни поверни,
Упрешься ты в закал «хозяйственной брони»,
От укрепления которой – прямо скажем! –
Нас пробуют отвлечь, кто – страхом, кто – шантажем,
   Забыв о мощи той страны,
   Где неразрывно сплетены
   Стаж трудовой с военным стажем:
    За каждым плугом и станком
    Стоит советский военком !

Получил я намедни письмо от приятеля,
Постоянного моего читателя.
Пишет он мне: «Дружище!
Умеешь ты браниться – не надо чище, –
Раздраженный попами да иконами,
Эвон в газете сколькими фельетонами.
Да каждый фельетон в пол-листа.
Крыл почем зря… Иисуса Христа,
Подстилал ему колючки, вместо вайи,
Изобразил его отпетым лжецом,
А насчет австрийского лжеца Матайи
Не обмолвился ни одним словцом.
Неужто, язви его короста,
Не покроешь ты этого прохвоста?
Оставь на время евангельский хлам
И вернись к очередным делам.
Распиши нам этого Матайю-идиота.
Очень нам посмеяться охота!»

    Привел я письмо приятеля без искажения,
Несмотря на его неделикатные выражения.
Что с него взять? Разумная голова,
Но дипломатией не занимался от века.
Пусть господин Матайя не обидится на слова
Простого русского человека.
И опять же тому сам Матайя виной,
Что взамен громового политического эха
– Уж такой мы народ озорной! –
От нас ответ получился иной:
Веселый гул презрительного смеха!

   Матайя, уповая на англо-французскую подачку,
Изобразил из себя комнатную собачку,
Лающую на советского рабочего и мужика
Издалека:
«Тяв! Тяв! Тяв! Вот я какая злая!
Тяв! Тяв! Тяв! Свою барыню спасла я!
Тяв! Тяв! Тяв! Большевики заполонили Вену!
Тяв! Тяв! Тяв! Клевещу за любую цену!
Тяв! Тяв! Тяв!» И на барыню – глазок:
Не тявкнуть ли еще разок?
И вдруг что есть мочи завизжала.
Чья-то нога ей хвост прижала.
«Не тявкай, черт тебя побери!
Нет на тебя проказы!
Большевики от австрийских заводов, смотри,
Из-за тебя отнимают назад свои заказы.
Какие ты, Матайя, сочиняешь страсти,
Размотай тебя всего на части?»

   Сжалась болонка, от страху чуть дыша.
Англо-французская барыня не дала ей ни шиша.
Не то чтоб у австрийской болонки был голос не звонок,
И не виляла б она хвостом, если скажут: «виляй!»
Но у матайиной барыни этих самых болонок –
Хоть отбавляй!
Держит она их в черном теле.
Чего с ними цацкаться в самом деле?

   Бедная болонка! Положенье – огорчительное,
Но – попробуй снова. Эйн! Цвей! Дрей!
Тявкни что-либо умопомрачительное.
Авось барыня окажется щедрей!

Конец спору.
Попал я, как говорится, «к шапочному разбору».
Оказывается, Матайя «по неосторожности»
Говорил как о «факте» – о «фактической возможности».
Теперь признаньем, что «возможность» не «факт»,
Восстановлен нарушенный такт.
Я со своей стороны приватно
И деликатно-деликатно
Выскажу свою точку зрения:
«Инцидент исчерпан»… до его повторения.