Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940

Фашисты – в чаянье победы –
Вопят истошно в дикий глас:
У них-де «рыцарские деды».
Но были деды и у нас!

Фашистам русские уроки
Изрядно следует учесть.
Об Александре Невском строки
У самого у Маркса есть.

Как били немцев новгородцы!
Пусть, испытуя грозный рок,
Фашисты, внуки-полководцы,
Припомнят дедовский урок.

Напомнить «внукам» не пора ли,
Сколь дух их «дедов» был геройск.
– «На-по-ле-он!!» – И «деды» драли,
Любую крепость отпирали,
Завидя взвод французских войск.
Не с немцев брали мы примеры,
Когда в «Двенадцатом году»,

– Какой грозе создав барьеры! –
С наполеоновской карьеры
Сорвали пышную звезду.

В войне последней – кто порочил
Наш всенародный героизм?
Втянул нас в бойню, нас морочил
Наш распроклятый враг – царизм.

И все ж не сбились мы со следу.
Найдя врага в его норе,
Не величайшую ль победу
Мы одержали в Октябре?

Иль не рабочий класс немецкий,
Грозя фашистский сбить ярём,
Считает наш Октябрь Советский
Всепролетарским Октябрем?!

Не на шестой ли части света
Нет больше рабского клейма?
Вот почему победа эта
Фашистов сводит так с ума!!

И коль они в безумье яром
Нам заявить рискнут: «Война!»,
Мы им покажем контрударом,
Как наша родина сильна,

На героизм какого рода
Она способна в дни похода –
Всего советского народа
Несокрушимая стена!!

В те дни, когда в стране голодной
Царили мрак и нищета,
В оправе песенно-народной
Какой печалью безысходной
Звучало слово – «сирота»!

На ножках рваные обмотки,
Рвань на плечах и в летний зной
И в зимний холод ледяной.
Ах, образ девочки-сиротки
Стоит досель передо мной!

Идет сиротка деревушкой,
Влача дырявую суму,
Идет несчастной побирушкой,
Чужой, ненужной никому, –

Ей в радость хлеб – сухая корка,
Да не везде дадут и ту,
У всех на бога отговорка:
«Бог пропитает сироту!»

Судьба ль расщедрится подачкой,
Подачка эта не сладка:
Быть вековечною батрачкой
У кровососа-кулака,

Весь день работать до упаду,
Так, чтоб трещали позвонки,
И получать за все в награду
Хозяйский окрик и пинки.

Но не напрасно прогремела
Гроза живая Октября:
С ней для сиротского удела
Пришла счастливая заря,

Заря сменилась днем веселым,
Поет о радости народ,
И по колхозным нашим селам
Уже не слышен плач сирот.

Не та пора – не та основа.
Жизнь новый облик обрела.
Былое не вернется снова.
Сиротка, Мотя Иванова,
В колхоз ребенком прибрела.

Колхоз ей стал семьей родною.
Не сиротой – родной сестрой
Она под кровлею одною
Жила с колхозной детворой,

Росла, цвела не в доле слезной.
Девицей сделавшись серьезной,
Приветливой, не дикарем,
На птицеферме на колхозной
Искусным стала главарем.

Она работает упорно,
Влагая знанья в честный труд,
И восемьсот ее «леггорнов»
Призы на выставках берут.

Она за книгой, отдыхая,
И разбирается вполне,
Газеты свежие читая,
Что значат вести из Китая
И почему Мадрид в огне.

Она наездницею ловкой
Летит, в езде не новичок,
И управляется с винтовкой
На ворошиловский значок,

В тот день, когда счастливой Моте
Был комсомольский дан билет,
На ней, на маленьком пилоте,
Костюм пилотский был надет.

Планер взлетел, как голубь белый.
У Моти руль в руке умелой.
Сияя – как ей не сиять! –
Она, полет проделав смелый,

Посадку сделала на ять.
«Ура» колхозники кричали
(Ей весь колхоз за мать-отца!)
И поздравляли, и качали,
И целовали без конца.

У Моти щеки – два цветочка,
Вся разрумянилась она.
«Ай Мотя!» – «Ловко!» – «Ай да дочка!»
«Гляжу, а Мотя – в небе точка!»
«Да, ежли, скажем так, война…»

«Былые сироты мы, что ли?
Врагам дадим такой ответ!»

Насчет «сиротской горькой доли»
В Стране Советов песен нет!

Всем миром правил – царь небесный,
Россией правил – царь земной.
Рабочий «отдых» в день воскресный,
Недуг душевный и телесный
Лечил сивухою двойной.

Молчал тяжелый грохот будня,
И лязг железа, и гудки.
Гудели церкви до полудня,
С полудня выли кабаки.

Воскресный «отдых» в оны годы,
Его припомнить – жуть берет.
«Тряхнем-ка, что ль, на все „доходы“!»
«Эх, что заглядывать вперед!»

«Судьба – злодейка, жизнь – копейка!»
«Пойдем, утопим грусть-тоску!»
«Где наше счастье?.. Друг, налей-ка…
Оно в бессрочном отпуску».

Для скорби черной, неотвязной,
Утехой был однообразной
Трактир, дешевый ресторан
Или на площади на грязной
«Простонародный» балаган.

Из потрохов протухших студни…
Участок иль ночлежный дом…
«Как отдохнул?» – «Нельзя паскудней!»
И снова – тягостные будни
С проклятым, каторжным трудом.

Шесть дней, прикованных к машине.
Воскресный «отдых» – снова то ж.

Как наш рабочий отдых ныне
На прежний «отдых» не похож!

Кто мог представить в годы оны
Рабочий отдых наших лет:
Музеи, парки, стадионы,
Театры, музыку, балет.

Все виды радостного спорта,
Парадов мощную красу,
Уют приморского курорта,
Дома для отдыха в лесу!

Рабочий отдых стал культурным
И оздоровленным насквозь.
Вот почему потоком бурным
В стране веселье разлилось;

Вот почему теперь в газете
Мы пишем и в стихах поем,
Что мы – счастливей всех на свете
В труде и в отдыхе своем!

Москва! Где слово есть напевней?
Где место есть для нас родней?
Гордясь своею славой древней,
Москва слыла «большой деревней»
До самых большевистских дней.

Не видя в этом святотатства,
Она блюла «святой устой»
В контрасте дикого богатства
С невероятной нищетой.

Ушли купецкие попойки
И хитрованцев нищий сброд,
И лихо мчавшиеся тройки,
И к стенкам жавшийся народ;

Ушла Москва с ее церквами,
Со свалками, гнилыми рвами
И грязью липкой, как кисель,
Ушла с былыми именами
Московской жизни карусель.
Москва украсилась домами,
Каких не видела досель.