Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

Не трогайте же, детки,
Красы тут непростые,
Серебряные ветки,
И листья золотые.

Растет оно из бездны,
Уводит в пропасть злую,
В темницы, что железны,
В гробницу расписную.

Но самое в нем злое,
Что есть в нем запрещенье
О, древо роковое,
Ты съешь возмущенье.

Под древом мягко ложе,
Усыпано цветами
Прости, великий Боже,
Так нежно с васильками.

С багряным цветом розы
Сердца так вольно слиты,
Что все Твои угрозы
Мгновенно позабыты.

И ветки – молодые,
В них серебро сквозное,
И листья – золотые,
Как солнце золотое.

Погубит ли нас это,
Целуясь, мы не знаем,
Но лишь завет запрета
Мы называем Раем.

То древо, о котором
Теперь уж речь бесплодна,
Светло сияет взорам,
И ширится свободно.

Багряно, златовидно
В пылающей красе,
Любить его не стыдно,
Им в мире живы все.

И будто бы когда-то
Оно запретно было
Неправда, аромата
В нем животворна сила.

Оно до края Неба,
Оно доходит в Ад
В дупле есть мною хлеба,
На ветках сонм услад.

Края всегда повиты
Душистыми цветами,
В них словно сказки скрыты
С цветистыми строками.

В корнях и мед и млеко,
Двенадцать свежих рек.
И все для человека,
Богатый человек.

Причудливые звери
В стволах выходят, входят,
И дети в светлой вере
Здесь хороводы водят.

И птицы столь всезвучно
Поют среди ветвей,
Что слушать их не скучно
Сто лет и вдвое дней.

Я сижу и я гляжу
На великую межу.
Справа – поле, слева – лес,
Много тут и там чудес.

Я гляжу. А за спиной
Шестикрылый Неземной.
Не один стоит, их два.
И растет, поет трава.

Тот, направо, светлый он,
Словно день воспламенен.
А другой еще светлей,
Как пожар среди ночей.

И один – хорош как тишь,
Как загрезивший камыш.
У другого же глаза –
Грозовая бирюза.

И один – светло поет,
Как напевность тихих вод.
А другой – молчит, молчит,
И как к битве закричит.

И один крылом взмахнет,
Шестикратностью блеснет,
И мгновенно для очей –
Годовых три сотни дней.

И другой крылом взмахнет,
Шестимолнийно сверкнет,
И внезапно для очей –
Триста огненных ночей.

Справа поле, слева лес,
Живо поле, лес воскрес.
Светел день, и ночь светла,
Богу вечному хвала.

– Кто ты, милый белый брат?
Как свеча твой светлый взгляд.
– Кто ты, бледная сестра?
Говорить давно пора.
Первый ты откройся мне,
Очень страшно при Луне.
– Ты мне первая скажи,
Кто ты, что ты, расскажи.
– Я сестра твоя, сестра,
Вместе вышли со двора,
Как оставили наш дом,
Что Небесностью зовем.
– Я твой брат, твой белый брат,
Ангел, что ли, говорят,
Все хочу я побороть
На Земле земную плоть.
– Я сестра твоя, сестра,
Я душа, я звезд игра,
Если плоть мы освятим,
Без обиды победим.

– Брат, над лугом ты трубишь
В свою золотую трубу.
Если меня ты любишь,
Скажи мне мою судьбу.
– Быть тебе вечно со мною,
И всегда быть белой, сестра.
Тебе уготован Луною
Путь серебра.
Если в часах – ты минуты
Захочешь, минуты одной,
На горы пойдешь ты круты,
В замок, где сон ледяной.
Если в минуте – минутней,
Воздушней захочешь быть,
Я буду с весною и с лютней,
И тебя научу любить.
Если ты птиц захочешь,
Голубей тебе дам, лебедей.
Если наряд свой омочишь,
Это брызги небесных дождей.
Если цветов захочешь,
Я тебе ландыш найду.
– Брат, ты нежно пророчишь,
А если я к Солнцу пойду?
– Если ты не боишься жгучих
Праздников вешней игры,
Иди, на превыспренних кручах
Я тебе приготовил шатры.
– Я белая, так, я белее,
Чем лилия тихих вод.
Но ты золотишься, и, рдея,
Поешь, твой голос зовет.
– Я зову на высокие выси,
Я зову до исподних глубин.
Я огонь в вековом кипарисе,
Я в пещерах полночных рубин.
– Зачем же тебе золотое,
Скажи, а белое – мне?
– Чтоб быть нам счастливее вдвое,
Чтобы Солнце сияло – Луне.

Божью книгу я читал,
Божья книга – здесь, в саду
Выпил полный я бокал
К каждой букве приникал
Пьяность в разуме. Я жду.

Божья книга хороша
Тем, что каждая душа
Видит в ней себя одну,
Видит также целый мир,
Видит собственный свои пир.
И вселенскую весну.

Божья книга хороша
Тем, что каждая душа
Может всю ее прочесть,
Через миг придет, спеша,
Глядь, еще в ней строки есть,
И цветут они, растут,
Здесь, и там, и там, и тут.

Божья книга, вот опять
Я пришел тебя читать.

Во саду, саду зеленом,
Под широким небосклоном,
От Земли и до Небес,
Возносилось чудо-древо,
С блеском яблоков-чудес.

Прилетев на это древо,
С воркованием напева,
В изумрудностях ветвей,
Молодая Голубица
Выводила там детей.

Молодица, Голубица,
Эта ласковая птица
Ворковала к молодым,
Говорила им загадки
Там под Древом вековым.

Говорила им загадки:
«Уж вы детки-голубятки,
Клюйте вы пшеничку здесь,
А в пыли вы не пылитесь,
Мир далекий пылен весь».

«А в пыли вы не пылитесь
А в росе вы не роситесь».
Ворковала им она.
Только детки не стерпели,
Заманила ширина.

Голубятки не стерпели.
В мир широкий полетели,
Запылилися в пыли,
Заросилися росою,
Удержаться не могли.

Заросилися росою,
Застыдилися виною,
Голубица же нежна.
Там под яблонью живою
Оправдала их она.

Я как сон к тебе ходил,
Оставлял свои цветик ал,
Я как сон к тебе ходил,
Я как луч тебя ласкал,
И в живом играньи сил
Из потопа выводил.

Из потопа, из волны,
Из прибрежных вязких трав,
Из мятущейся волны,
Из осоки и купав,
Из великой глубины
К свету Солнца и Луны.

Становил тебя, сестра,
Во зеленом саду,
Говорил тебе, сестра,
Что везде с тобой пойду.
Говорил тебе: «Пора!
Есть священная игра».

И Луною золотой
Осиян в живом саду,
Под Луною золотой
Я с душою речь веду.
Я с своею молодой,
Мы под яблонью святой.

И зеленый сад шумел,
Как тебя я целовал,
И зеленый сад шумел,
И раскрылся цветик ал,
И кружился голубь бел,
В час как Мир нам песню пел.