Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

Вероломны лишь те, что с красивыми
Смеют – цепкою мглой быть объятыми.
Я как ветер промчался над нивами,
Вам – быть смятыми ветром, и сжатыми.

О, нет, я не изменник,
Красивые мои.
Я был вам верный пленник,
Я ваш был, в забытьи.

Но, ежели с царицей
Я был и царь и раб,
Лечу я вольной птицей
Из царства скользких жаб.

Я был бы вечный пленник,
Всегда б склонялся ниц,
Но медлит лишь изменник
Средь измененных лиц.

Но медлит лишь бессильный
В скованности дней,
Где путь простерся пыльный,
Где больше нет стеблей.

Я никогда не ленник
Нецарственных цариц,
И нет, я не изменник,
Я птица между птиц.

Тесный женский ум живет вечно в терему,
Как ему не скучно там, право, не пойму.

Я привольная волна, весь свой день бежал,
А коль берег наступил, умер пенный вал.

Тесный женский ум, проснись, есть восторг ума,
При котором хороши даже терема.

Ты, проснувшись, в яви спи, встанет вал светло,
Заблестит в твоем окне, как огонь, стекло.

Тесный женский ум, люби, есть восторг ума,
При котором хороши даже терема.

Я охотник, я стрелок,
Я в пути, и путь далек.
Долго я в лесу плутал.
Полон мой ягташ. Устал.

Отдохни, мое ружье.
Птица там? Оставь ее.
Звери там? Не тронь их рой.
Пусть живут. Иди домой.

Ты болото миновал.
Выпей в честь трясин бокал.
И в трясинах есть краса,
Травы, жизни, голоса.

Не запутал ты души
В чаще, в стонущей глуши.
Там нашел – чего искал.
Выпей в честь глуши бокал.

Дев лесных заслыша зов,
Не свалился в скользкий ров.
Похвала бесовским рвам,
Зорок глаз мои, слава вам.

Я натешился вполне.
Путь далек, но видно мне.
Верен был курок ружья.
Лес, прощай. Есть дом – и я.

В вечерней ясности молчанья
Какое тайное влиянье
Влечет мой дух в иной предел?
То час прощанья и свиданья,
То ангел звуков пролетел.

Весь гул оконченного пира
Отобразила арфа-лира
Преображенных облаков.
В душе существ, и в безднах Мира,
Качнулись сонмы тайных слов.

И свет со тьмой, и тьма со светом
Слились, как слита осень с летом,
Как слита с воздухом вода.
И в высоте, немым приветом,
Зажглась Вечерняя Звезда.

На трех конях Властитель Солнца
Свершает выезд в Иванов день.
И конь один красней червонца,
И конь другой есть конь-игрень.

И третий конь весь белый, белый,
Как будто вылит из серебра.
Властитель Солнца, светлый, смелый,
Свершает выезд. – «В путь. Пора».

Но чуть доедет до зенита,
Конь златокрасный горит – и пал.
Властитель Дня хлестнет сердито
Тех двух – и дальше поскакал.

И конь-игрень он тоже красный,
Но с белой гривой, о, с белой он.
Он мчит, бежит, играет, страстный,
И пал, и пал на небосклон.

У бога Солнца сердце сжато,
Ему лишь белый остался конь.
На склонах яркого заката
Горит пурпуровый огонь.

И виден в тучах белоснежных
Конь смертно-бледный из серебра.
Властитель Солнца, в снах безбрежных,
Свершает путь. – «Домой. Пора».

Тонкий колос нив не наших,
Стебель придорожный, –
Словно пил в нездешних чашах,
Чар Египетских отведал, здесь тебя взрастивший, гений,

Бестревожный, –
Так утонченно-спокойный, между дремлющих растений,
Истонченный, нежно-стройный, вознесенный в мир видений,
Ты стоишь, в воздушной грезе, на краю большой дороги,
Как созданье сновидений,
Как Египетские боги.

Святая неделя, Червонные Святки,
Тут Солнце – в веселии нашем сполна,
Дарит нам сиянье свое без оглядки,
А Ночи вещает, мол, ты не нужна.

Во все продолженье Пасхальной седмицы,
Как Солнце взошло, так не хочет зайти,
И долго поют нам полдневные птицы,
И долго хотят нам все травы цвести.

Золотая парча развивается,
Кто-то в путь в дорогу сбирается
Это мать ли моя, или милая?
Иль чужая старуха унылая?

Золотая парча развивается,
Путь-дорога в леса означается.
То не милая, нет, не старуха, не мать,
Не хотят они в мире, не могут гулять.

Золотая парча развивается,
Заколдованный замок вздымается.
Это мысли мои, это вольность мечты,
Ей доступны пути Красоты.

Спросил я весеннюю божью коровку:
Зачем одеваешься в красную кровку?
Наряд у сестренки твоей – золотой.
Но малая божья рубинка молчала,
И двигала крылья, и их расцвечала,
Раскрыла – и прочь от вопросов, домой.

Зеленый, красный, черный цвет
Литовцы разно чтили.
В зеленом видели расцвет,
Блаженство изобилии.

В гореньи красного – войну,
А в черном – ведьму злую,
Что сонмы душ ведет ко сну
Чрез язву моровую.

Я весь весна – ведь я поэт,
И я война – я ранен,
Но в трех цветах лишь черный цвет,
Мне черный цвет желанен.

«Я их люблю обеих»,
  С тоскою я сказал.
«Я их люблю обеих»
«Твой ум запутан в змеях»,
  Сказал мне Камень Ал.

«Но выбрать не могу я.
  Хотя бы я посмел.
Но выбрать не могу я».
«Тогда умри, тоскуя»,
  Сказал мне Камень Бел.

«Нет, мир мне – в двух врагинях.
  Два мира в них святынь,
Весь мир мне в двух врагинях».
«Тогда живи в пустынях»,
  Сказал мне Камень Синь.

О, Луна, ты, взошедшая желтой и дымной над нами,
Посребрившая после свой вечно-колдующий круг,
Ты рождаешь те звоны, которые слышим глазами.
Будь мне друг.

Я из верных твоих, из влюбленных, в любви бледнолицых,
Я подругу свою потерял за чертою пустынь,
Где-то там, где-то там. Ты ее на туманных границах
Не покинь.

Мы сейчас – под тобой. Мы блуждаем и молимся розно.
Мой звенящий призыв ты в ней чарами света зажги.
Приведи же ее. О, скорее! Покуда не поздно.
Помоги.

Если б ложью было то,
Что Морской есть Царь с Царевной,
В них не верил бы никто,
Не возник бы мир напевный.