Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Шумит, шуршит и шелестит
  Шипучий вал, свой бег свершая.
Шершав шатучей влаги вид,
  Вода морей, она чужая.
Не пролепечет ручейком
  Ту сказку воркотливой няни,
В которой с чудом ты знаком,
  Вступая в мир по светлой грани.
В воде морей и нет реки,
  Хоть в Море все впадают реки.
А как шуршат нам тростники,
  Когда полюбим мы – навеки,
Навеки милое лицо
  Любовью расцветет в апреле,
И от души к душе кольцо
  Перескользнет под стон свирели.
Но эта летопись была
  В родной глуши лесного края,
Где гуд густой колокола
  Качают, в помыслы вливая.
Где в каждый день наш входит звон,
  Ласкает Божья близость храма,
И лики темные икон
  Овиты дымкой фимиама.
Но эта летопись цвела
  В краю, где в зимний сон тягучий
Внезапно входит вздох тепла,
  Под мартовской лиловой тучей.
Где Благовещенье, – как дух
  В полутелесной оболочке, –
От сердца к сердцу шепчет вслух:
  «Дарите синие цветочки».
Где с выси солнечных зыбей
  Нисходит тайна без названья, –
Где не стреляют голубей,
  А нежно чтут их воркованье.
Но эта летопись была, –
  Ее не предадим ущербу! –
Там, где, христосуясь, пчела
  Целует золотую вербу.
И вот чужой мне Океан,
  Хоть мною Океан любимый,
Ведет меня от южных стран
  В родные северные дымы.
И я, смотря на пенный вал,
  Молюсь, да вспрянет же Россия,
Чтоб конь Георгия заржал,
  Топча поверженнаго Змия!

Познав, что дни проходят строго,
А не полетом мотылька,
Лишенный отчаго порога,
Внимаю, как гласят века: –
Одна работница у Бога,
Что тайну поняла цветка.

Пчела с прозрачным легким звоном,
Пока в дыму кузнец кует,
Не меньше трудится по склонам,
Своим трудам теряет счет,
И по обителям зеленым
Душистый собирает мед.

Жужжит причастница расцвета,
Летит лобзальница цветка,
Вся в хлопотах весну и лето,
Ей жизнь трудна, ей жизнь легка,
И полный сот, богатство это,
У ней берет моя рука.

О, вестник – ангелу соседний,
Живи, пчела, летай, звучи.
Твой дар другой, твой воск – с обедней,
И Солнце льет в него лучи.
Мы провожаем в путь последний –
Гореньем восковой свечи.

И в яви, и во сне,
  Я бусинки качаю,
В оснеженной стране,
  Где всюду ветер с краю.
Здесь всюду белый вид,
  Лишь с синеватым оком
Ворона пролетит
  В безмолвии глубоком.
Да в снеге сея знак,
  Ко мне проскачет близко,
Ведет свой след беляк, –
  От зайца рукописка.
Мелькнет вдали мужик,
  Вон розвальни, савраска.
И снова – дикий лик,
  Одна лесная сказка.
На восемь долгих лун
  Из облачной утробы
Доносится бурун
  И громоздит сугробы.
И в поздний час, и в рань,
  Среди ветров сугубых,
Везде деревья, глянь,
  В пушистых, белых шубах.
Но оттепель была
  Почти что здесь неделю,
Я бусинки сплела,
  Их в ветре колыбелю.
Ты думаешь, я кто?
  Волшебница какая?
Царевна ли? Не то.
  Моя судьба иная.
Весь белый мой покров.
  Старинной ели детка,
Боярышня лесов,
  Лишь зимняя я ветка.

Сонмы летящих, какая в вас нега,
Воздухом спетый танцующий стих.
Белыя пчелы с далекаго брега
Облачных рек и озер снеговых.

Если б вы были в гремучем июле,
Вы бы сомчались стезей грозовой.
Ныне безгласный вас выпустил улей
Веющий, реющий, тающий рой.

  Высокия звезды,
  Высокия судьбы,
С дорогой на тысячи лет.
  И каждый пробег их
  Ликующий праздник,
В лучистое пламя одет.
  Не им ли молились
  На башнях высоких,
Смотря в голубой небосклон,
  Чтецы звездословья,
  Которыми славен
Нетленный в веках Вавилон.
  Не их ли узором
  В бессмертном Египте
И вязью согласных их строк,
  В Луксоре, в Карнаке,
  В святилищах вещих,
Горит храмовой потолок.
  Не ими ли спеты,
  Под гусли Давида,
Такие столетьям псалмы,
  Что вот и сегодня,
  Под звон колокольный,
Их хором воспомнили мы.
  О Страшном, что ходит
  Один по высотам,
В гореньи нездешней красы,
  Вещал богоизбранный
  Иов и пытку
На зведные бросил весы.
  Высокия судьбы
  Разведал в созвездьях,
Любовник пустынь, Бедуин,
  Летя на арабском
  Коне за самумом
В просторе песчаных равнин.
  Самумом промчался,
  Но в тысяче царств он
Взнесенную вскинул мечеть,
  И в ночь правоверным
  Поют муэззины,
Их голос – призывная медь.
  А если ты духом
  Морской и воздушный,
Спеши пересечь Океан, –
  Везде звездочетов
  Родных ты приметишь
Всемирно раскинутый стан.
  В краях, где агавы
  Цветут величавы,
Над гладью лагунной воды,
  Громадой стоят
  Пирамидные храмы
Во славу Вечерней Звезды.
  И если ты хочешь
  Безплотных свиданий
В обители лунных невест, –
  Дойди до оплотов,
  Где кондор верховный,
Где Южный возносится Крест.
  И если ты хочешь
  Священных сказаний
О звездных зачатьях, – читай,
  Взглянув на великий
  Подсолнечник мира,
Венчанный драконом Китай.
  И если ты станешь
  У чуждаго брега,
У края гремучей воды, –
  Припомни свой Север,
  С единым недвижным
Престолом Полярной Звезды.
  И в час прорицаний,
  В час полночи вещей,
Свой дух в среброткани одень.
  К пределам желанным
  Помчит тебя быстро
Твой северный Звездный Олень.

Чуть-чуть под ветром качалась ива,
Пчела жужжала и налету,
Замедлясь, мед свой пила счастливо,
Затем что ива была в цвету.

Потом Июль был. Горели тучи.
Был громоносный над миром час.
И ветер пьяно пропел шатучий,
Что и плакучей – удел есть пляс.

Потом, как клином вверху летели,
Серея, гуси и журавли,
Я срезал ветку, и звук свирели
Пропел, что счастье мы все сожгли.

Пожар по лесу разлился жгучий,
И строил ветер свой посвист-свист.
А ветви ивы чредой плакучей
Роняли в воду текучий лист.

И дымный, зимний, весь хрусткий воздух
Велел на тело надеть тулуп.
Для тех, кто сеял, у печки роздых,
А кто не сеял – голодный зуб.

И вились вьюги, мелись мятели,
Весь мир был белый разъятый зев.
Оцепенелый, я из свирели,
Как нить кудели, крутил напев.

А в свежем марте дохнули предки
Таким уютным родным теплом.
И опушились на вербе ветки,
И в прорубь неба собрался гром.