Николай Векшин - Басни

Она пищит, что я ленив,
Что глуп, как трутень, молчалив,
Нерасторопен, некрасив
И почему-то не ревнив,
И подозрительно спокоен.

Возможно, я неладно скроен,
Неповоротлив, не достоин
Ее – принцессы! Нам обоим
Нет счастья. Жаль, что я не воин;
Я отвернулся и – заснул.

А Пчёлка рухнула на стул
В усталом тихом утомленье
От безнадеги невезенья.
Теперь – конец стихотворенью.
Мораль я ловко развернул…

Короли, ферзи и пешки
В бой идут. Но все насмешки,
Что бессмысленна игра
Отвергают. Им пора
Поразмяться бы в Кремле,
На потеху детворе
В новогодней-то поре.
Правит шах теперь страной.
Мат не страшен. Как ладьей,
Он Россией управляет,
Ловко пешки расставляя.
Кони скачут, громко ржут.
А слоны чего-то ждут.
Ферзь всему один – Газпром.
Как гроссмейстер может он
Всех искусно обыграть,
Чтобы кучу бабок взять.
Так поздравим с Новым годом
Мы родного кукловода!

Ворону как-то Бог послал за пинтой пива.
Летя стрелою в дальний магазин,
Ворона что-то сильно крылья притомила
И села на забор. Вдруг глядь: бредет Осел один.

«Привет, красавец!», – каркнула Каркуша.
Осел, подняв подслеповатые глаза,
Промолвил с чувством: «Здравствуй, дорогуша!»
И тут же к ней он страстью воспылал.

Влюбившись с полувзгляда, с полуслова,
Он в восхищенье громко завопил:
«Ты – птичка райская! Мечта!». Осла такого
Не раз я сам в себе, друзья мои, открыл.

Ворона, мучась несварением желудка,
Вдруг на макушку какнула бедняге.
И улетела. Хуже проститутки,
Кто не дает надежды бедолаге.

Заплакал от обиды лопоухий.
Мораль у этой басни очевидна:
Пускай ты не обидел даже мухи,
Но коли ты осел, тебе всегда обидно.

Однажды Ежа повстречала Лиса.
В восторге у ней загорелись глаза:

«Ах, Ёжик, какой ты герой, посмотри:
Колючий снаружи! Красивый внутри!»

Брюшко горделиво тут выставил Ёж,
За правду принявши Лисицыну ложь.

А рыжая снова умело хитрит:
«Колючий снаружи и добрый внутри!»

Подпрыгнул от радости глупенький Ёжик,
Торчат во все стороны четверо ножек.

Тут Лисонька хвать – и сожрала зазнайку.
Я быль вам поведал, а вовсе не байку.

Лиса облизнулась и так говорит:
«Колючий снаружи, но вкусный внутри!»

Однажды я родился бегемотом,
С толстенной попою и круглым животом.
Сидел я день-деньской в своём болоте
И тину с ряскою жевал огромным ртом.

Невдалеке кишели крокодилы,
В нахальстве жутко разевая пасть.
Я был интеллигентным, очень милым.
А хищников прельщали кровь и власть.

Мне с ними драться было не охота.
Зачем вражда? Давайте же дружить!
Но аллигаторы не слушали чего-то.
И очень близко начали кружить.

«Товарищи по Африке родимой!
Вы – славные сородичи мои!», —
Воскликнул я, кретин непобедимый,
И распахнул объятия свои.

Когда меня сожрали, я проснулся.
Пожалуй, человеком лучше быть!
Но все гиппопотамовы безумства
Пора, дружок, как страшный сон, забыть…

Жил-был мальчонка, юноша смазливый.
Талантов было – просто отбавляй!
Вертлявый, сладкоустый и игривый,
Пронырливый. И пел: «Дай-дай-дай-дай!»

Ужом скользнув на лежбище эстрады,
Раскрасился в блондинку. Мазал тушь,
Реснички нарастил, сверкая в макияже,
И лопотал кокетливую чушь.

На пальчиках он делал маникюрчик,
Сюсюкал томно, глазками играл.
По телеку амурненький гламурчик
С утра до вечера павлином выступал.

Пищал он и плясал средь камарильи
Такой же суетливой мошкары.
Ему весьма комфортно было с ними.
Сверкали блестки модной мишуры.

Так шли года его в веселье и потехе
Средь роскоши бордельного житья.
И вскоре не осталось человека.
Гламурная теперь живёт свинья.

Французский дух! Пьянящая «Шанель»!
Вдыхай нектаров аромат, Париж!
На променад со мной мадемуазель
Идет в музей, ну, а потом в манеж.

В музее много разных неглиже
Родена, Энгра, Гога и иных чудес.
Тут яйца! Яйца! Милый Фаберже
С натуры тут ваял, творил он здесь!

Мы вышли из музея. И в кафе
Устроились под негой дивных роз.
Тут как Эдем! Немного под шафе
«бонжур!» я официантке произнес.

Она мне круассаны принесла,
А также жабьи лапки и гляссе,
В тарелке – фрикадельки. Да, друзья,
Нельзя всю жизнь прожить на колбасе!

«Французский дух» – пародия на тех,
Кто щами слишком брезгует при всех.
Хоть я в Париже много раз бывал,
Но лучше, чем Урюпинск, не встречал.

Да я за букву «Ё» —
Обоя́ми руками!
Ведь без неё – ни ёжика позвать,
Ни матернуться.
Но – не с руки: рукою левой в левый верх
Натужено тянуться
(Клавиатура ведь придумана не нами).

А как же сохранить, друзья,
Важнейшую из букв родного алфавита?
Издать закон правительственный, чтоб
Все «Е» на «Ё» исправить паразитам!

И вот закон рассматривают в Думе.
О нем дебаты круто развернули. Депутаты
Закон сей вскоре дружно подмахнули
(Закон ведь не о повышении зарплаты).

Закон вступил в магическую силу.
И что ж мы видим? Ё-мобиль!
Исправились белила на бЁлила,
А евнух мигом в Ёвнухи свалил.
И даже мерседес стал мЁрсЁдЁсом"…
Финал нововведенья удивил!

За партами вспотЁли всЁ рЁбята,
У мамок дЁтки отбиваются от рук…
Во всем Ёдинососы виноваты!
НЁ прЁзидЁнт! Он наш пЁрвЁйший друг!

Летел над речкой селезень крылатый,
Преодолев пространства и моря.
Он был красавец: крупный и носатый.
И вдруг услышал снизу «кря-кря-кря!»

Тот звук был очень искренним и чистым,
К любви и счастью страстно призывал.
И селезень стал нежным и пушистым.
Ведь раньше он такую не встречал!

Шальной от радости, готовый к лобызаньям,
Рванул он вниз, забыв весь белый свет,
И плюхнулся на воду как в нирване.
И получил меж глаз дробиновый дуплет.

Он кувыркнулся, крикнул огорченно,
Отчаянно забился сам не свой.
Потом затих и замер отречённо.
И лапки красные застыли над водой.