Андрей Вознесенский - Ямбы и блямбы

От рассвета до рассвета
себя, тебя любя,
как видеокассету
засовывал в тебя.

Часть моего, бесспорно,
достанется толпе,
но главное – сквозь поры –
останется в тебе.

Останется истеблиш.
Красу не изменя,
ты вдруг немного станешь
похожей на меня.

Я из твоей одёжки
гляжу как в дырки джинс.
Живу, пока живёшь ты,
моя вторая жизнь.

Ухаживали. Фаловали.
Тебе, едва глаза протру,
фиалки – неба филиалы –
я рвал и ставил поутру.

Они из чашки хорошели.
Стыдясь, на цыпочках, врастяг
к тебе протягивали шеи,
как будто школьницы в гостях.

Одна, отпавшая от сверстниц,
в воде стоящая по грудь,
свою отдать хотела свежесть
кому-нибудь, кому-нибудь…

Упёршись в чашку подбородком,
как девочка из «Де Маго»,
ждёт жестом эротично-кротким –
но – никого, но никого.

Ты понимаешь, с кем связалась?
С самим, быть может, Князем зла.
Гитара коброй развязалась,
по телу кольцами ползла.

Когда играешь ты на шару
в концерте, сердцу вопреки,
прошу тебя – стряхни гитару
с остановившейся руки.

Но каждым вечером я в шоке:
так гипнотически стоит,
как кобра, раздувая щёки,
в тебя нацеленный пюпитр.

Автопортрет или привидение?
Старик, исчадие моих дум?
Кто глядит из воды бадейной?
Вы, Аввакум?

Когда бы меня спросили,
отвечу не наобум:
Кто национальная идея России? –
Аввакум!

Я – Аввакум,
патриарх обездоленных,
бездомных, без денег, без грёз,
без Долиной.
Я обогнул,
патриот раздолбанный,
край, который Бог не курировал.
Я – вакуум.
Я протеже хулиганских фортун…
Я – Аввакум.
Я сентиментальность затабуировал,
обезболивание эвакуировал.
Я – патриарх
сегодня уволенных.
Я – архитектор
толпы в бейсболках.
Тех, кто собаки, и тех, кто волки.
Я – вакуум,
втягивающий их боли,
Я Аввакум.
Я Аввакум,
волокум за волосы,
я певун,
лишившийся голоса.
Я – Аввакум.

Мимо летят поезда пунктирные,
взоры осенние – с паутинками.
Здесь я родился, я жил рисково.
Я за единство путём раскола.
Вся заваруха – виной чиновники –
в кризисе духа,
а не в экономике.
Вакуум духа губит гостело.
Нет ни Обуховой, ни Гастелло.
С фирмами – худо,
с фильмами – туго.
Вакуум духа.
Аплодисменты как оплеуха.
Вакуум духа.
Вакуум мира военных советов.
Вакуум мыла в мужских туалетах,
вакуум духа в сфере одежды,
вакуум Веры, Любви и Надежды!
Вакуум Бога. Где ты, БГ?
Бородку сосулькой зажал в кулаке.
Скажет мой друг: «Окунёмся, Андрюха,
в вакуум духа».

Квакаем глухо,
лажаем правительство.
Замораживается строительство.
Нету самой высокой башни.
Где наши башли?

Женщины лакомо жаждут парковки –
рыбки в вакуумной упаковке.

Кризис – как женщина.
После посмотришь,
кто опоздал – тот не успел.
Так почему же «Дженерал Моторс»
в годы кризиса преуспел?

Может, сбивши очки с главбуха,
общий Кризис, как динамит,
сострадающей силой духа
человечество объединит.

Сколько говна съели наши гумна!
Почему олигарха хвалит чум?
Свищет вакуум аввакумный.
Я – Аввакум.

Карьеркегор автострад. Натюрморт –
seven up.
Авен горд.
Авангард.

Саван на рыло накину с ходу.
Вакуум Духа – света канун.
Я – Савонарола
своему народу.
Я – Аввакум.

Бейсболка клёво
легла на бровь.
Мы – группа крови.
Бьют – в кровь.

Как много, Боже,
подобных групп!
Узнаете больше –
вы труп.

После первой крови –
как штрафники.
Нет правды кроме –
мы кровники.

Совковой лопатой
козырь бейсболочный.
«Держись! Не падай!» –
«Бейте, сволочи!»

Лицо с синяками
и всё, что прилипло,
прикрыто очками
от мотоцикла.

Отцы от поэзии
дрыхли и дохли.
Мы им бесполезные
дылды и рохли.

Люблю я, бесспорно,
духовный вакуум.
Но в кухне бесполой
мы много не вякаем.

Те, кто помоложе,
плюют на ругань,
мол, мы отморозки,
мы гитлерюгенд.

Прошли изменения,
в растительном – дух.
Мы – люди третьего измерения.
Родители жили в двух.

Процветание или кризис?
Фашист или антифашист?
Цветаева или Гилельс?
Я – антифетишист.

Над разными кровлями
синь как вымытая.
Мы одной группы крови –
мы, ты и я!

Пусть эти мысли безбожные
во мне перекипят.
Но кризис нельзя бейсболками
перекопать.

Безмолвие взбудоражено.
Темнело возле реки.
Над толпой оранжево,
как пятна кураги,
стояли кулаки.

Небесной разборке
был нужен ГУЛАГ.
В перчатке бейсболки
таится кулак.

Меня неправедно уволили.
Ты, Господи, меня уволь,
уволь меня от канифольного
смычка в мозгу – такая боль!
Уволь меня от своеволия,
от незаполненного дня.
Придёт возмездие?
Тем более,
уволь меня.

Нет человека с кличкой «Кризис».
И некому устроить мордобой!
Верха за место перегрызлись.
Нас тыщи, брошенных Тобой.

Зачем купила я бахилы?
Сплю трое суток. Спать опять?
Дай пожевать! Мне хватит силы
одной Россию перебрать.

Пойду на дело. Омертвело
я с наглым увальнем стою –
продам уволенное тело,
но душу я не продаю!

Она, душа, не продаётся.
Она ещё не прощена.
Не видно звёзд со дна колодца.
С ведром утоплена вина.

Сколько достали этих вёдер!
Вина меняет имена –
здесь нужен Достоевский Фёдор.
Ты только не уволь меня.

Мне снилась пьеса второразрядная.
Я, репортёр и эрудит,
сижу в партере, и рядом
чужая женщина сидит.

Не близкая ни взглядами, ни знаком,
но, вдруг сквозь дырочки в парче,
я ощущаю страшный вакуум
в её, да и в моём плече.

Мы с ней не бумагомаратели,
моё, да и её плечо,
сменило прежний термин «вакуум»
на «тяжело» и «горячо».

Официальные патриархи,
на шубах – никоновский ракун,
вас, нажравшие по три хари,
инспектирует Аввакум!