Игорь Иртеньев - Повестка дна (сборник)

Я мужчина правил не суровых
И до полу дамского охоч,
Девок заведу себе дворовых,
И менять их буду что ни ночь.

Заимею повара француза,
Будет кофий мне варить с утра
И готовить на обед медузу,
А на ужин, как их, фуагра.

По привычке многолетней светской,
Комильфо, эстет и бонвиван,
Познакомлюсь с дочкою соседской,
На предмет затеять с ней роман.

А потом, глядишь, сыграю свадьбу,
Для начала попросив руки,
Если снова не спалят усадьбу
Мне мои злодеи мужики.

За террористами охотник,
Порядка мирового страж,
Летает в небе беспилотник,
Тревожа утренний пейзаж.

Пока моя подруга-лира
Еще вкушает сладкий сон,
Святой борьбе за дело мира
Бессонно отдается он.

Борьба не терпит остановки,
И перерыва на обед,
В международной обстановке
Царят безумие и бред.

Два года за окном бушует
Вовсю арабская весна,
Но кто и как ее крышует
Не знает падла ни одна.

А где-то, скажем, под Калугой,
А может быть, под Костромой
В хибаре, занесенной вьюгой,
Обросший, грязный и хромой,

Убрав с утра пол-литра водки,
За пьянство списанный давно,
Пилот в засаленной пилотке
Грозит сопернику в окно.

Мадлен, ты помнишь, как к тебе,
Любовного исполнен пыла,
Я лез когда-то по трубе?
О, как давно все это было.

Ты на девятом этаже
Встречала своего героя
Порой не просто неглиже,
Но просто голая порою.

С такой округлостью колен,
И качества такого кожей,
Что мой буквально каждый член
Дрожал неудержимой дрожью.

Скажи, Мадлен, где та труба,
Что нас звала когда-то к бою?
Жестоко обошлась судьба
Со мною, с нею и с тобою.

Хотя с тех пор прошли года
И даже пролетели годы,
В душе остались навсегда
Тобой посеянные всходы.

Пускай меня разрушит тлен,
Пускай ты станешь праха горстью,
Но по трубе к тебе, Мадлен,
Нет-нет да зарулю я в гости.

Вчера на улице столкнулся я с Мими,
Подругой ветреной былых моих забав.
Ах, господа, что время делает с людьми,
Но более всего обидно мне за баб.
Лишь рассмотрев ее попристальней вблизи,
Я понял с ужасом, что то была Зизи.

Не будучи знаком,
Осмелюсь доложить –
В деревне под замком
Мне надоело жить.

Я стал душою хмур,
И телом нездоров
От болботанья кур
И пенья комаров,

Оббитые углы,
Сквозняк из всех щелей,
Надсадное курлы
Транзитных журавлей.

Размокла колея,
Облез убогий лес,
Херачит Илия
В свой ржавый таз с небес.

И чары местных краль
Не будят естество.
Мне эта пастораль,
Сказать по правде – во!

Боюсь, не доживу
Я тут до белых мух,
«В Москву, – скулит, – в Москву!»
Изнеженный мой дух.

Так или иначе,
Но скорее так.
Я завяз на даче –
Стоптанный башмак.

Не герой-любовник,
Не едок сердец –
Высохший крыжовник,
Желтый огурец.

Дней прошла регата
Пестрой чередой,
А ведь был когда-то
Я телезвездой.

На цветном экране
Распушал усы,
С Шерон Стоун в бане
Сдергивал трусы.

Но адреналина
Не воротишь, нет,
У ручья с калины
Облетает цвет.

И с меня он тоже
Скоро облетит,
Мой возок, похоже,
С горочки катит.

Мерно обитаю
Жизни на краю,
Книжек не читаю,
Песен не пою.

Поливаю грядки,
Огород полю,
Но в онлайне блядки
Как никто люблю.

Поскольку есть на свете части света,
То где-то быть должны и части тьмы.
Но где они? Молчанье… нет ответа.
Напрасно бьются лучшие умы

Об эту величайшую загадку,
Увы, но им она не по зубам,
А что же мы? Что остается нам?
Лишь подчинить себя миропорядку.

Не спрашивать: что? как? и почему?
Когда? куда? зачем? почем? и сколько?
Раз так положено, то значит быть тому.

Или не быть? Но вот не надо только
Искать разгадку с помощью ума.
Она во сне нам явится сама.

Разверзлась перед нами преисподняя
И от судеб защиты не видать.
Но чистое натягивать исподнее –
Мне кажется, есть смысл обождать.

Не так уж долго – три-четыре месяца,
Ну хорошо, пускай от силы пять.
А там, глядишь, и все уравновесится,
И по местам расставится опять.

А там, глядишь, затянет преисподнюю
Зеленой травкой, мягкой муравой,
И вновь обрящет благодать Господнюю
Тот, кто из нас останется живой.

Жизни вялое теченье
Приближается к финалу,
Скоро буду снят, похоже, навсегда с повестки дня.
Для бесплатного леченья
У меня здоровья мало,
А для платного леченья мало денег у меня.

Видно стал совсем не нужен
Я родному государству.
Помогать мне, дармоеду, никакого смысла нет.
Вот доем холодный ужин –
И постылое лекарство,
Что как мертвому припарки, вылью на фиг в туалет.

А потом слова такие
Брошу, граждане, в лицо вам,
А потом скажу с последней, древнеримской, прямотой:
Оставайтесь, дорогие,
Вы в дерьме своем свинцовом
И хлебайте полной ложкой без меня густой отстой.

Распрощавшись с оболочкой,
Я отправлюсь на рассвете,
В самый легкий, самый звонкий, самый лучший из миров,
Где не буду жалкой строчкой
В государственном бюджете,
Но кумиром санитарок и любимцем докторов.

– Что это движется там вдалеке
Сквозь клочковатый туман?
– Это по Волге плывет по реке
Стенька, лихой атаман.

Он нам по песне знаком в основном,
Русской народной такой,
Вот и плывет на челне расписном
Матушкой Волгой-рекой.

– Что с ним за женщина рядом видна,
С виду Лолита [5]точь-в‑точь?
– Как, вы не знаете? Это княжна,
Персии гордая дочь.