Игорь Иртеньев - Повестка дна (сборник)

Открываю дверь в кабину,
Говорю: «Врубись, баклан,
Или я тут кони кину,
Или высосу стакан.

Говоря, короче, грубо,
Хоть за сколько косарей,
Но залить мне нужно трубы
И чем раньше, тем быстрей.

Вот такая, нах, засада,
Вот такая, блин, фигня,
И стволом махать не надо
Перед носом у меня».

Тут мне сзади штурман, падла,
Залепил по кочану,
И пока я на пол падал,
За деталь задел одну.

…В общем, сели мы Харбине
При отрубленном шасси,
Хоть мы тут и на чужбине,
Но бухла – косой коси.

Наш девиз – ни дня без пьянки,
Наша жизнь – сплошной балдеж,
Жены наши – китаянки
Дети – хрен ваще поймешь.

Что касается Непала,
Где спиртное не в ходу –
Раз уж складно так совпало,
То пошел он в Катманду.

Мы шли с тобою поздней ночью,
Точнее, в предрассветный час.
Нас было много, но не очень,
Точнее, мало было нас.

Еще точнее, только двое,
Что вдвое больше одного.
Лишь ты да я да мы с тобою.
А больше точно никого.

Расчесал до крови репу,
Не могу ни есть, ни пить,
Где бы взять такую скрепу,
Чтобы разом всё скрепить.

Нету почвы под ногами
И несутся кувырком
Утюги за сапогами,
Сапоги за пирогами,
Пироги за утюгами,
Кочерга за кушаком.

Тщетны все усилья власти,
Грош цена ее словам,
Развалилось всё на части,
Закатилось по углам.

Это происки Госдепа,
Это всё его дела,
Ведь была же эта скрепа.
Точно помню, что была.

Вся такая расписная
И размером пять на пять.
Где найти ее, не знаю.
Да и надо ли искать?

За каждым движеньем твоим следя,
Любил я тебя с каждым днем
Сильнее, и тело мое, зудя,
Буквально пылало огнем.

Я думал, ты выдающийся вождь
И славой затмишь Винниту,
А ты оказался лишь мелкая вошь,
Сосущая пустоту.

И стало понятно – не та уже стать,
Не тот размах и масштаб.
А мог бы великою вошью стать,
Да видно с годами ослаб.

Былая сила уже тю-тю,
Во всех сочлененьях дрожь.
Пора бы уже его и к ногтю,
Шепчется молодежь.

Но верю я, от судьбы не уйдешь,
Судьбу не обманешь, брат,
И если другую я выберу вошь,
То лишь ядреней стократ.

«В этот город накрепко он впаян,
Десять лет – свидетельство тому.
От Тверской до самых до окраин
Все вокруг принадлежит ему.

По родной земле, ступая крепко,
Он идет, великий и простой,
Под его под кожаною кепкой
Все мы, как под каменной плитой».

Прочитал и сам себе не верю,
Неужели ж я его кусал?
Неужели ж о московском мэре
Я когда-то это написал?

А сегодня с легкою тоскою
Вспоминаю про его дела,
Было все же что-то в нем такое…
Что не выжег он в себе дотла.

Ведь при всей комичности лужковской,
При его фантазии дурной,
Было видно – это наш, московский,
Плоть от плоти. Однокоренной.

Что-то вроде Меншикова Сашки –
Та же страсть к заморской новизне,
Те же неформальные замашки,
То же непочтение к казне.

Что ни говори, он был фигурой,
Как-никак, живое существо.
И едва ли киборг вечно хмурый
Заменить способен нам его.

Длинная очередь грозной стеной
Стояла, как Родина-мать,
И вдруг последний, крикнув: «За мной!»,
Добавил: «Не занимать!».

Не знаю, кто был он тот аноним,
Чей подвиг в веках не умрет,
Но вряд ли бы кто-то встал перед ним,
Вздумай он крикнуть: «Вперед!».

Мы, станичники лихие,
Как ведется с давних пор,
Голубой должны стихии
Дать решительный отпор.

Али наши молодайки
Враз нам стали не милы?
Али дедовы нагайки
Мы попрятали в углы?

Куренной наш, хушь партийный,
Все ж-ки правильный мужик,
Ежли кто ему противный –
Шашку наголо и – вжик!

Сколь бы ни был знаменит он,
Этот самый Элтон Джон,
Но не будет содомитом
Дух кубанский заражен.

Лучше пусть уж Розенбаум
Соберет у нас аншлаг,
Больно люб он нашим бабам,
Государственный казак.

Не затем мы снова ростим
Свой родной СССР,
Чтобы к нам незваным гостем
Залетел британский сэр.

Лучше в землю ляжем, братцы,
Мы за то, на чем сидим,
Но своих ориентаций
Просто так не отдадим.

В смрадном мегаполисе
Пропадаю я,
Мне бы за околицей
Слушать соловья.

Сяду в белу вольвушку,
В пол втоплю педаль
Да рвану на волюшку,
В неоглядну даль,

Выйду в степь широкую,
Подивлюсь на Русь,
Постою, поокаю
И назад вернусь.

Опять какой-то хрен с мигалкой
Промчался вдоль по осевой –
Ему вослед грожу я палкой,
Воздев ее над головой.

Я социального протеста
Последний, может быть, певец,
И нет мне больше в жизни места:
В ней правит бал златой телец.

Куда ни плюнь – кругом элита,
Элита, блин, кругом одна.
Гламурной патокой облита,
С экранов пялится она.

Чужих наследница традиций,
Из грязи в князи разом прыг,
Со страшной скоростью плодится,
Не прерываясь ни на миг.

Она растет, цветет и пахнет
(К ней за версту не подойди),
Не чувствуя, что скоро жахнет,
Да так, что бог не приведи.

Элиты на дворе эпоха,
И я от ярости бешусь,
Поскольку отношусь к ней плохо,
Поскольку к ней не отношусь.

Как мне закон воспринимать,
Права урезавший поэта?
Выходит так, что вашу мать
Я не смогу теперь… вот это?

(В прошедшем времени глагол,
Посредством коего родятся…)
Язык без мата так же гол,
Как то, чем на ежа садятся.

А как нам, кстати, с нею быть,
Она ж у нас всего основа,
И что, прикажете забыть
Нам коренное это слово?

Ведь без него мы никуда –
Ни в Красну армию, ни в эту,
Что именуется… ну да…
О ней теперь и речи нету.

Как и об этом, как его…
Ну этот… непечатный орган,
Что свой утратил статус кво
И стал унижен и оболган.