Генрик Ибсен - Драмы. Стихотворения

Но забыта мной весна
В шахте, что, как ночь, темна,
Где не слышен гул природы,
Где на душу давят своды.

В первый раз, мечту тая,
Под землею, думал я,
Знают духи гор, конечно,
Тайну этой жизни вечной.

Но такого духа нет,
Чтобы мог мне дать ответ.
Луч не вышел ни единый
Осветить земли глубины.

Я ошибся? Нет пути,
Чтобы к ясности вести?
Вверх гляжу — мрачнее ночи
Свет дневной слепит мне очи.

Нет, я дальше вглубь уйду,
Мир и вечность там найду.
Молот, путь тебе единый —
В сердце тайны, в мрак глубинный!

Все сильнее, молот, бей
До моих последних дней!
Ведь заря вовек не встанет,
И надежды луч обманет.

Мой лебедь белый,
Безмолвный, безгласный,
Где голос твой страстный,
Порыв твой смелый?

Ты эльфа невинный
Сон охраняешь,
Скользишь над стремниной
И вдаль уплываешь.

Но в день, когда жгучий
Обман мне раскрылся,
В тот день нам явился
Твой голос могучий.

И страстно звучанье
Неслось над стремниною —
То песнь умиранья
Ты пел лебединую.

Все мысли мои к ней летели
В прозрачную летнюю ночь,
И шел я сквозь заросли к речке,
Не зная, чем сердцу помочь.

«Владеющий чарами песен
Душою владеет любой.
В высокие церкви и залы
Пойдет она вслед за тобой!»

Так пел Водяной, и, внимая,
Сам душу сгубил я свою.
Постиг я искусство, но брат мой
Взял в жены невесту мою.

В высокие церкви и залы
Теперь меня водит беда…
А чары и шум водопада
Со мною отныне всегда.

В Норвегии птица гага живет,
У серого фьорда гнезда вьет,

Тончайшим пухом из груди своей
Она выстилает гнездо для детей.

По местный рыбак и хитер и смышлен,
Умеет гнезда обкрадывать он.

Рыбак бессердечен, но птица нежна:
Опять выстилает гнездо она.

И снова он грабит ее — и вновь
Готовит гнездо слепая любовь.

Но грабит он в третий, в последний раз —
И, крылья расправив, в полночный час

Летит с окровавленной грудью она
На юг, на юг! где сияет весна.

Слово нам летит вослед
В дальних жизненных скитаньях,
Голубой вплетая цвет
В наш венок воспоминаний.
И оно звучит порой В нашей скорби и в томленье,
Нам даруя исцеленье;
Это слово — край родной.

Осень темная пришла,
Ласточка на юг стремится;
Все же ждет она тепла,
Чтоб на север возвратиться.
То гнездо, где пела мать,
Не забыть ей, улетая;
Будет вечно тосковать
О своем родимом крае.

Так и ты в чужом краю
Мчишься за море мечтами —
Видишь родину свою
За безбрежными волнами.
Право, виноградный сок
Южных лоз, кроваво-черных,
Ты бы отдал за глоток
Из ее потоков горных.

Зимним вечером сидишь
В тихой келье одинокой,
В пламя алое глядишь,
Призадумавшись глубоко;
Словно нити теребя
Дорогих воспоминаний,
Видишь мальчиком себя
У огня в каморке няни.

Сказки милых детских лет,
Звуки старых песнопений, —
То, что в суете сует
Было предано забвенью, —
Слышишь? Вновь минувших дней
Просыпаются преданья,
И текут воспоминанья
К дому матери твоей.

Родина! Твой звучный глас
В нас не смолкнет до могилы!
Сад поэзии для нас
Ты, как солнцем, озарила.
И цветок искусства — он
Порожден землей отчизны;
На чужбине осужден
Потерять он краски жизни.

Чем же край наш не богат?
Словно куст, цветами полный,
Иль поэзии каскад,
Бьют навстречу жизни волны.
Разве скромный наш народ
В высях скал, в тени долины
Живописцу не дает
Дивных красок для картины?

Пышет юг в своих садах
Апельсином и платаном,
Но на севере в горах
Встали ели с тонким станом.
Их изгиб приятен нам,
Тень их манит в час досуга, —
Для чего ж искусства храм
Воздвигать нам в рощах юга?

Над холмами зазвучал
Звонкий рог крестьянской девы;
Оглашает выси скал
Хульдра {58} жалобным напевом.
Песня девушек легка,
Хульдра скорбная томится,
Так веселье и тоска
Лишь в народе могут слиться.

Если ж чувствами полна
До краев душа живая,
Скорбь и радость мы до дна
В наших песнях изливаем.
Нам искусство — мир родной!
То искусство, где народа
Истолкована природа,
Где он видит образ свой.

Скальдом-жаворонком стать
Суждено не всякой птице,
Все же песни распевать
В меру сил она стремится.

Вам сегодня надлежит
Нас судить не слишком строго, —
Пред художником лежит
Многотрудная дорога.

Я помню так явственно, как будто я только сейчас
Увидел свой стих напечатанным в первый раз.
Сидел я тогда в каморке своей, с трубкой во рту,
Пуская задумчиво дым, одну лелея мечту.

«Я строю воздушный дворец, где два флигеля рядом стоят,
Большой и малый, — они север собой озарят.
В большом — знаменитому скальду чем не житье,
А в малом у милой бы гнездышко было свое».

Мне стройным таким казался тогда мой план,
Лишь много поздней обнаружился в нем изъян:
Когда образумился мастер, то обезумел дворец:
Стал малым флигель большой, разрушился малый вконец.

Живет буревестник на гребне утеса, —
Я это от старого слышал матроса.

Он в пене сверкает крылами и стонет,
Скользит над волнами и в море не тонет,

Качается мерно на зыбкой лазури,
При штиле молчит и кричит перед бурей.

То реет под тучей, то с гребнями рядом,
Как наши мечты между небом и адом.

Тяжел он для воздуха, легок для моря.
Вот, птица-поэт, в чем и радость и горе.

И хуже всего, что ученый с опаской
Рассказ моряка счел бы сущею сказкой.

Мешок на плечи водрузил,
Ружье держу в руке,
Оконце я заколотил,
И двери на замке,
А за стеной старуха мать,
К ней надо заглянуть,
Чтобы проститься и сказать:
«Дай срок, увидимся опять!
Я отправляюсь в путь!»