Генрик Ибсен - Драмы. Стихотворения

Я один. Судьба такая
Мне давно уж не по силам.
Обессилел, вспоминая,
И хочу вернуться к милым.

К ним на миг, — и вновь открою
Я в душе любовь к дороге
В край, где мы весной все трое
Будем в горнем жить чертоге.

К ним скорей! Но закружился
Снег, и вьюга закружила!
Слишком поздно спохватился!
Все дороги завалило.

Шло время, и я овладел собой,
Не стал я тоске предаваться.
Словно смятое платье, лег снег над рекой,
Озарила луна покров снеговой,
Звезды начали загораться.

Чересчур я силен, чтоб тоской изойти,
Если к ночи стал день клониться.
Мне, как мысли, не усидеть взаперти.
Я по горным тропам должен идти
И над пропастью остановиться.

А в безмолвной долине звук возникал,
Я прислушивался невольно,
Где-то ласково, сладко и нежно звучал
Тот напев, что давным-давно я слыхал,
И узнал я звон колокольный.

О том, что господь родился на свет,
Колокола возвестили.
Зажег в доме лампу старик сосед,
В окне моей матери вспыхнул свет,
И они меня странно манили.

Дом и прежняя жизнь, что казалась скудна,
Засияли, как древняя сага.
На высотах молчит ледяная страна,
А внизу у меня есть мать и жена,
Вместе с ними быть — вот оно, благо.

У себя за спиной услыхал я смех,
То охотник, до шуток охочий,
Мои тайные мысли прочел, как на грех:
«Растрогался, вижу? Бывает у всех
При виде обители отчей!»

И сызнова смел и силен я был,
И снова был закаленным,
Ветер с вершин меня охладил,
Никто бы отныне уже не смутил
Меня рождественским звоном.

Вспыхнуло что-то над домом родным,
Где мать моя оставалась,
Казалось, рассвет занялся над ним,
Потом повалил клубами дым,
Пламя потом показалось.

Скоро весь дом охватило огнем,
Я вскрикнул было, но живо
Охотник утешил: «Что тебе в том,
Всего и горит что прогнивший дом,
Облезлая кошка да пиво».

И выложил мне своей мысли ход,
Мое одолев смятенье:
Когда озаряет луна небосвод,
А землю огонь, их смесь создает
Эффектное освещенье.

Приставил он руку свою к глазам,
Ему картина предстала.
Где-то запели — и понял я сам:
Душа моей матери к небесам
С ангелами воспаряла.

«Молча трудилась, муки терпя,
Молча плутала в пустыне,
Скорбную душу твою возлюбя,
Мы над снегами проносим тебя
К божьему празднеству ныне!»

Луна замутилась, охотник пропал,
И сердце стучало снова.
Безутешный, над пропастью я стоял.
При этом отнюдь я не отрицал
Эффект освещенья двойного.

Лето настало, июнь наступил,
Пылали утесов отроги,
Звон колокольный радостно плыл,
И весело свадебный поезд катил
Внизу по большой дороге.

От дома соседа отъехал он,
Где листва у ворот шелестела.
Соседский двор был толпой запружен.
Усмехнувшись, лег я на горный склон,
Слезы смахивая то и дело.

Ко мне долетали, меня дразня,
Шуточной песни рулады,
На смех они подымали меня,
И рвал я вереск, судьбу кляня,
Кусая язык с досады.

Моя нареченная на коне
На свадьбу ехала ныне,
И вьющийся локон скользил по спине,
Блестя и сверкая. Был памятен мне
Он с ночи последней в долине.

С ней рядом верхом через ручей
Ее жених перебрался.
Душа разрешалась моя от скорбей,
Конец приближался борьбе моей,
И я от мук избавлялся.

Снова я был подвластен горам.
Свадебный поезд в ту пору
Внизу, точно лента, сверкал. Я упрям,
И только приставил руку к глазам, —
Картина предстала взору.

Гляжу, на мужчинах воскресный наряд,
На каждой из женщин — обнова,
Ждет пастор, свершить приготовясь обряд,
И очи мои на невесту глядят
И видят дни счастья былого.

Я толпы людские увидел с высот
В их сущности настоящей,
Какой она в горнем свете встает.
Должно быть, этого и не поймет
Внизу, в толпе, стоящий.

И тут услыхал я чей-то смешок —
Охотник, что был со мной дружен.
«Я вижу, расстаться нам вышел срок,
Напрасно я шел за тобой, дружок,
Тебе я больше не нужен».

И впредь по-мужски мне идти надлежит
Неизменной дорогой своею.
Безмятежнее кровь по жилам бежит,
Не шелохнется грудь, и сердце молчит.
Я чувствую, что каменею.

Попиваю бодрящее я питье,
Чтоб душа холодов не страшилась.
Сник мой парус, надломлено древо мое.
Но взгляни, как багряное платье ее
Там, внизу, меж берез засветилось.

Навсегда исчезают родные черты,
Кони скачут к церковной ограде.
О, навеки, навеки будь счастлива ты!
Мне теперь не нужны былые мечты.
Лишь о вышнем я думаю взгляде.

Я теперь закален. Сам себе господин,
Я иду по высотам отныне.
Я недаром сюда поднялся из низин.
Здесь свобода и бог. Их обрел я один,
Все другие бредут в долине.

В весеннем саду, словно снег бела,
Нарядная яблоня расцвела.

Вокруг хлопотала пчелка одна, —
Как видно, в яблонев цвет влюблена.

Утратили оба душевный покой, —
И тут наш цветок обручился с пчелой.

Пчела улетела на дальний луг, —
Тем временем завязью стал ее друг.

Заплакала завязь, плачет пчела.
Как видно, неважно сложились дела!

У старой стены, окружавшей сад,
Жил в норке мышонок, он был небогат.

Шептал он любовно: «О завязь, услышь!
Убогий мой погреб ты в рай превратишь».

Пчела совершает вторичный полет.
Вернулась: на ветке качается плод!

И плод зарыдал. Рыдает пчела.
Как видно, неважно сложились дела!

Под самою крышей, вдали от людей,
В уютном гнезде проживал воробей.

Он стонет любовно: «Меня ты услышь!
О плод, ты гнездо мое в рай превратишь».

Страдает пчела, изнывает плод,
Тоска воробья и мышонка грызет.

И так, без ответа, их жизнь протекла, —
Как видно, неважно сложились дела!

Сорвавшийся плод догнивает в кустах.
Мышонок скончался с горестным «ах!».

Когда же сочельник настал у людей,
Из гнездышка мертвый упал воробей.

А пчелка свободна от брачных оков!
Глядит — уже нет ни тепла, ни цветов.

И в улей ушла, чтобы там, среди сот,
Что твой фабрикант, вырабатывать мед.