Александр Твардовский - Василий Тёркин

Теперь эти отзывы о поэме Твардовского справедливо и прочно забыты всеми. Опровергая подобные взгляды, критик А. Макаров писал, что Твардовский «в изображении героя избежал и лозунговости и гипертрофирования национальных чувств, с которыми мы сталкивались нередко в произведениях военного времени». 129

«Когда я читаю поэму Твардовского «Василий Теркин», — говорил поэт А. Сурков, — то при всей кажущейся «общерусскости» ее героя, сквозь словесную ткань поэмы проступают и в деталях быта и материальной среды войны, и в особенности в характере и мотивах поступков действующих лиц, такие черты, благодаря которым на место Теркина нельзя поставить первого попавшегося солдата первой мировой войны, хотя бы и такого же смекалистого, задорного, неунывающего». 130

Мысль о воплотившемся в Теркине типе именно советского бойца, инициативного, руководствующегося сознательным, разумным началом, защищал также А. Тарасенков. 131

Более продолжительными оказались дискуссии о внутреннем строении и жанровой природе произведения. Непривычный жанровый облик книги, отсутствие в ней сюжета и обязательной композиции, необходимых «поэме», ставили критиков в тупик. Уже В. В. Ермилов в цитированном выше отзыве указал эти, как ему представлялось, недостатки поэмы: «Как Теркин ни мил, ни дорог, а с его образом в теперешнем его виде нельзя связать развитие характера, сюжета, темы. Поэма представляет собой демонстрацию героя. Поэтому в ней и нет сюжета. Главы можно переставлять. Поэма не движется, а лишь поворачивает героя». 132

А. Тарасенков тоже считал, что «композиционно поэма построена как цепь новелл с одним героем, цепь «без начала, без конца», 133хотя и не объявлял это недостатком произведения.

Е. Ф. Книпович, защищая мысль о новаторском характере образа Теркина и о драгоценном даре Твардовского видеть и изображать события, писала далее: «Самый серьезный упрек, обращенный к книге Твардовского, заключается в том, что Теркин растягивается, как резиновый, что количество глав и эпизодов может быть произвольно увеличено или уменьшено, что в поэме нет ни единого сюжета, ни видимой композиции, что и сам герой остается везде равным самому себе». 134

Однако большинство таких констатаций сочеталось с пониманием того, что нельзя «требовать от одной поэмы решения всех задач, стоящих перед литературой», как писал критик Л. Озеров: 135поэма Твардовского складывалась в удобную для фронта форму соединения автономных глав и разнохарактерных эпизодов, что не исключает, однако, того, что она представляет собой «законченное и цельное произведение», скрепленное судьбой героя. «Одиссея», «Дон Кихот», «Мертвые души», «Кому на Руси жить хорошо», наконец, «Страна Муравия» самого А. Твардовского созданы таким же скреплением эпизодов. То, что поэма Твардовского не померкла вместе с теми номерами газет, где она впервые была напечатана, по справедливому суждению критика, оправдывает ее сюжетно-композиционные особенности и доказывает всю глубину решенной в ней идейно-художественной задачи.

И. Гринберг тоже не усматривал между главами поэмы, среди которых некоторые представлялись ему «прикладного» значения, «прямой событийной связи», 136что не нарушает, также и по его мнению, органического внутреннего единства произведения. Именно желание полнее и точнее раскрыть тему войны побудило поэта, по мысли критика, отказаться от обычного условного сюжета.

Д. Данин в свободном чередовании глав «Теркина» видел преимущества очень ёмкой формы.

Поэт Н. Рыленков полагал, что в основе сюжета «Василия Теркина» заложена «хроника Великой Отечественной войны» и что образ Теркина не остается неподвижным, а углубляется и обогащается — «в нем раскрываются все новые и новые черты русского труженика-солдата». 137

Не соглашаясь видеть сюжет в меняющемся характере Теркина, который, по его мнению, достаточно закален с самого начала, В. Б. Александров внутреннее развитие сюжета усматривал в отразившемся здесь движении самой войны. 138

Наиболее прозорливые критики с самого начала предсказывали «Теркину» славу классического произведения.

Уже в конце того года, когда окончилась война и завершена была поэма Твардовского, О. Ф. Берггольц интерпретировала ее как произведение о войне, выдерживающее «испытание миром», так как оно помогает людям оглянуться на их гордый и трудный путь, закрепляет в душе то доброе, сильное и светлое, что родилось в военное время. О. Берггольц отнесла «Василия Теркина» к числу не только лучших, но и принципиальных произведений нашей литературы, где поэт утверждает свои принципы изображения жизни, вследствие чего и возникает спор о жанрово-композиционных свойствах этой, по мнению О. Берггольц, лирической поэмы, в которой автор и герой совпадают. 139

А. Макаров 140расценил «Книгу про бойца» как произведение высокого и большого искусства, в котором герой — не персонифицированная идея, а личность, развивающаяся не по прихотливой фантазии автора, а логически, исходя из самоё себя, по законам искусства. В поэме Твардовского критик усматривал прежде всего отражение в солдатской душе поступательного хода войны. С этой точки зрения объяснил он и спиралеобразную композицию поэмы, в которой возвращение к прежним темам и положениям не есть повторение уже известного, а сопряжено с духовным развитием героя.

С точки зрения выдержанности этой структуры А. Макаров подверг критике некоторые главы, например, главу «О войне», представляющую собой, по мнению критика, только рифмованное нравоучение. Указание А. Макарова на непоследовательность Твардовского в характеристике своего героя, якобы оказавшегося по ходу поэмы, например, в главе «О награде», простоватее того, каким он был во второй главе, не представляется убедительным и вызвано, как кажется, неправильной оценкой Теркина как шутника-воспитателя, действующего в этом качестве по некой внутренней обязанности.

Н. Вильям-Вильмонт написал о Твардовском как о глубоко трезвом, исторически мыслящем истолкователе и осмыслителе «современных нам общественных сдвигов и событий», 141спаянном с народом и лучше всех изображающем народ и себя, как лирического глашатая народа.

Отметив «элемент случайности» в построении и в самом возникновении поэмы, бывший результатом того, что автор, приступая к работе, «еще не измерил всей глубины, не учел всей широты и раздолья столь счастливо поднятой им темы», 142— Н. Вильям-Вильмонт пришел все же к выводу, что автор в конце концов сумел подчинить все главы единству замысла и формы, так что и сам элемент случайности стал чем-то закономерным, определяющим лицо поэмы.

Как и А. Макаров, Н. Вильям-Вильмонт оспоривал причисление Теркина к типу Платона Каратаева: нет ничего удивительного, что от советского человека «русским духом пахнет»; в отличие от толстовского крестьянина-утописта, у Теркина — подлинная спайка с народом и коллективом.