Лина Леклер - Встреча (сборник)

В этом чистом потоке плыви,
Будто рыба, вперед и вперед,
И зови, и храни, и лови
То, что время, играя, дает.

На каких-нибудь десять минут
Наша жизнь на струне замерла,
И клинков, и кольчуг не куют,
И застыла в полете стрела.

Даже ветру суровому лень
Прилетать из неласковых стран,
Пусть аллею затянет сирень,
А сирень увенчает туман.

Плачет скрипка и плачет букет,
На столешнице – смерть лепестков…
Лишь прошедшего сумрачный след
Тускло тлеет в ущельях зрачков.

Рассвет окутал комнату, а звуки
Украл туман. Немного до пяти.
Любовная тоска и страх разлуки,
Как змеи, могут в норы уползти.

Был мой короткий сон приправлен ядом —
Как кушанье, что повар королю
Несет в холодный зал. Одна отрада —
Заснув в аду, глаза открыть в раю.

Смущают разум мой и дразнят черти,
А в сердце то ли рана, то ль дыра…
Я снова, как гимнаст, у края смерти,
Над пропастью булыжного двора.

Вращение небес и лиц круженье,
И пот залил глаза, и в пальцах дрожь,
Но с бездною закончится сраженье,
Когда ты вновь к груди меня прижмешь.

Отступят пустота и холод ночи,
Ледышки фонарей и плач сирен.
Как часто на любви я ставлю точку,
А ты не страсть, ты жизнь даешь взамен.

Как много странных в комнате людей,
А тот, кто, загрустив, застыл у входа,
Нуаровый меж белых лебедей,
Похож лишь на ночную непогоду.

На ветра пробужденного порыв,
На ливень, на грозу, на вспышки молний,
Какой-то в нем огонь, и дым, и взрыв,
И бледное лицо в тисках ладоней.

Он словно бы начерчен на стене
Забытого и древнего строенья,
И дразнит разум твой, и близок мне,
Как каждая строфа стихотворенья.

Художник давний графике служил,
А может рисовал пером и тушью,
Но рук ему, как надо, не сложил
И филином он вырвался наружу.

Теперь его уже не подстрелить.
Бессильны и костер, и наконечник
Стрелы, вспоровшей ночь. И жизни нить,
Связавшись, протянулась в бесконечность.

Теперь он царь моей, твоей судьбы,
Отвергнувший все гимны и даренья,
Он ранит шелк сердец, ласкает лбы
И смахивает с щек пожар осенний.

Когда он жил и где – в последний раз,
Не надо мне гадать. Свой морок смутный
Я вижу каждый день. Он выбрал нас,
Воспользовавшись слабостью минутной.

Он все возьмет. Он нас опустошит.
Заставит отстрадать святым недугом
Израненной в боях своей души,
А после увенчает нас друг другом.

Одарит нас, а, может быть, простит
За то, что мы, нырнув в свою влюбленность,
Не можем эту чашу с ним нести,
Тяжелую от бед и брызг соленых.

Мы сделали, что должно, что могли,
Что было нам дано, что в нашей власти,
Мы вызвали его из тьмы земли,
Отбросив ледяное безучастье.

Участники его смертельных игр,
Мы с ним и боль, и нежность разделили,
И как нам позабыть тот странный миг,
Когда мы выбирали «или-или».

Он медлит у дверей. Пора идти.
Прощаемся без слов, деревья гнутся.
Вот легкий взмах руки скрестил пути,
Чтоб больше нам уже не разминуться.

Любовь танцевала и пела
Шампанским в горячей крови,
Как будто бы прихотью тела
Являлось явленье любви.

На шее коралловой змейкой,
Где ярок и жарок коралл,
Так словно бы мак-самосейка
Ее, как свечу, зажигал.

И в блеске старинного зала,
С огнями хрустальными в лад,
Над всем этим пышным кварталом
Пылала она, как закат.

До пепла, до тьмы, до предела,
Наметив теней миражи,
Я, может, люблю неумело,
Но нет ни притворства, ни лжи.

И в жарком полуночном царстве,
У грез и страстей на краю,
Любовь, отменивши коварство,
Баюкает душу мою.

Отошла суета, догорают последние блики,
Жарко тлеет закат, словно блюдо пурпурной клубники,
И роняет листва нам осколки загадочных фраз.
Тают давние будни – прозрачно, легко, безнадежно…
Небо было в дыму и по-детски пророчески-нежно,
Свои новые тайны для нас отложив прозапас.

Белым кружевом звезд, белых груш и черешен цветеньем,
Был усыпан наш двор. Только звезды, и кошки, и тени…
И шумела листва на веселом весеннем ветру.
Мы мечтали опять, от нескромной мечты розовея.
Будет выжжено все, будто степь от щедрот суховея,
Будет познано все, будто чаша на пышном пиру.

Щеки в алом жару, сердце тает в огне лихорадки,
От любви мы всегда на утехи запретные падки,
Пьем вино, утомясь, а над нами шуршит виноград…
В черном небе – луна и осколки стеклянные всюду…
Можно звезды считать, но не буду, не буду, не буду!
Отнеси меня в дом, в темноту, в шелк и ситец, назад!

Там бездонная ночь тихо светит улыбкой торшера,
Я застыну на миг, улыбаясь, дрожа, хорошея,
И забуду себя, будто хворост, растаяв в огне.
Нам захочется все, и, конечно, немедля и сразу,
Усмехнется во мгле нас до света покинувший разум,
И нет дела уже до грядущих превратностей мне.

Похожий на ангела вечер,
Как будто с картин Ренессанса,
И тают высокие свечи,
И бабочки стройно роятся.

И в вечность распахнуты ставни,
А там и грехи, и гондолы,
И света молочного саван
Кварталы окутает снова.

Вот лунные падают капли,
Вот слезы из желтого воска,
По плитам ажурного зала
Скользят и кружки, и полоски.

И нет до рассвета покоя
Любви, словно змею в пещере,
А утром пылает, как Троя,
Мечта, не найдя воплощенья.

Мы уходим на север, на запад, на юг,
И о нас менестрели беспечно поют,
Гладят струны и ловят монету.
В кубки льется вино терпкой кровью души,
А мы гоним коней и сквозь полночь спешим,
Нас песчинками носит по свету.

Нам сдается на милость грошовый трактир,
А наутро опять пролегает пунктир
Сквозь метели, по зимнему тракту.
Те, что песни о нас так чудесно поют,
Им неведомо, что нам неведом уют
И ужимки придворного такта.

Так когда-то с Изольдой скитался Тристан,
Ну, а вы сочинили красивый роман
Про волшебные сумерки леса,
Но они на холодной лежали земле,
И гадали по змейкам в печальной золе,
И была в черной саже принцесса.

Только было плевать на налаженный быт,
Не вино, а закат был в ладони разлит,
А ценою являлась свобода,
Они ею дышали и ею клялись,
И на кон, не смутившись, поставили жизнь,
И шагнули в лазурь небосвода.