Лина Леклер - Встреча (сборник)

Но они победили в неравной борьбе,
Этот выбор, оставив, себе – не судьбе,
И ступили из смерти в бессмертье,
Может быть, где-то там, в безоглядной дали,
Они счастье свое, наконец, обрели,
Где не властны ни принцы, ни черти.

Так скитаемся все, проклиная судьбу,
Но смирение ваше видали в гробу
На кровати скрипучие падки,
И пусть падре в геенне нам место припас,
Даже свечи в соборах молились о нас
И святые крестили украдкой.

Веер карт в рукаве, конский повод в руке,
Мы по миру, как дети, идем налегке,
Распахнувши плащи, словно крылья,
И когда, наконец, до небес долетим,
Мы оттуда, конечно, увидеть хотим
Зло в свирепой гримасе бессилья.

Слава Богу и нам, и свечам, и словам!
Пусть поэты утешат взволнованных дам,
А холодные сумерки комнат
Вдруг окутает нежный и ласковый свет,
И на фоне камина мелькнет силуэт,
Даже два, и пусть это запомнят.

Тишь и мрак на земле,
Ночь черней, чем агат,
Как вино в хрустале,
Листья в льдинках горят,
Словно пленные девы покорны…
Но когда их небрежно
В ладони берешь,
Пробежит под одеждой
Холодная дрожь
И горьки этой нежности зерна.

Что нам лес, что пески,
Что дворец, что шатер,
Наши речи резки,
А наш разум хитер,
И полно тайных умыслов имя,
Но когда мы заходим
Под пестрый покров,
Мы как в сумерках бродим
Меж тайных даров
И зовем их, как в храме, святыми.

Что нам тьма и война,
Кузня крови и мук,
Если нам суждена
Красота этих рук,
Этих губ, этих тел совершенство,
В ярком зареве глаз,
Пышной пляске волос
Тех, кто нас не продаст
За блистание звезд,
Мы без неба познаем блаженство.

И когда на заре,
Мы уходим назад,
Где как угли в костре,
Люди в битвах горят
В двух шагах, в двух минутах от рая,
Что нам рокот и свист
Меди, стали и стрел,
Душ прозрачный батист
Восхитительно бел
И они словно птицы взлетают.

Из труб змеится белый дым
В холодный небосвод…
Что будет с городом моим,
Когда зима умрет!?

Когда свое возьмет метель
Бродягой у ворот,
И много сменится недель,
И дни сольются в год.

Когда перчатки снимет ночь
С озябших тонких рук,
И солнце сможет превозмочь
Зимы порочный круг.

Когда отступит ранний мрак
От мерзлых лип и стен,
И утро, яркое как мак,
Придет ему взамен.

Когда забудем мы печаль,
Допьем горячий грог,
И неба синюю вуаль
На мир набросит Бог.

А нынче полночь так длинна,
Как мертвых крепкий сон,
И, выйдя, бледная луна
Сердца взяла в полон.

И хлопья падают, кружа,
Как птицы, с высоты,
И сели совы – сторожа
На белые кресты.

Нам может взмыть и суждено
Стрелой сквозь облака,
Но нет у нас уже давно
Такого вот стрелка.

И бродит сумрак нелюдим
Столетья напролет…
Что будет с городом моим,
Когда зима умрет!?

Под дождем. Без плаща. На ветру.
Глядя в лужи, как в вещую воду.
И еще не вступила в игру.
И еще не тасует колоду.

В сердце – лед, а в стране – холода.
Ткнется в пристань тюремная барка,
Но ее золотая звезда
Все старания пустит насмарку.

Вот тюремщик, тот вовсе не туп,
Он на леди глядит благосклонно,
Старой жизни, предчувствуя труп,
Под стопой протестантской мадонны.

За колечками мокрых волос,
При свече отливающих медью,
Видит он, как в сиянии звезд
Эта леди по Сити проедет.

И цветы. И на шляпке перо.
А она – вся сиянье и вызов.
Смотрят предки надменно-хитро
На великую эту актрису.

Галерея пуста и темна,
Чертит сложный узор новолунье.
«Ну так что, не признала страна
Грех убитой тобою колдуньи!?

Ну так что, полушут, полубог,
Пожалевший державы для дочки,
Из могилы ты править не мог!
Королева. И женщина. Точка».

А теперь… Ей почти наплевать,
Ей равняться нелепо и не с кем,
Рыжей деве, похожей на мать,
Заменившей Мадонну на фреске.

Пылкой бестии, духу войны
И Минерве в сияющих латах.
Для нее в этот век рождены
Флибустьеры, поэты, солдаты.

Для нее служат разум и дух
Вдохновенных мужей из совета,
Она верного стада пастух
И туманная леди сонетов.

Много брошей и много колец.
От свечей потускнели румяна.
Боже, сколько разбитых сердец!
Обожженных, живых и стеклянных.

«Душу просишь? Ну что же, изволь!»
Эта страсть – слиток жара и вьюги.
Даже гордый испанский король
Повредился умом на досуге.

Словно псы, простираясь в пыли,
Подпирают влюбленные стены,
А она – будто солнце – вдали.
Ей и так надоели измены.

И душа, как старинный музей,
Грудой свалены шпаги, короны,
И почти не осталось друзей.
Все ушли за предел Ахерона.

Ей скучны и невзрачны пиры,
И сады, и церковные своды!
Как же трудно уйти из игры
В безграничную эту свободу.

Чтобы там, без корон и льстецов,
В тишине разобраться быть может,
Кем была ты, в конце-то концов,
Прах земной или замысел Божий!?

Шестнадцать лет. Веснушки. Цвета меди
Тяжелая коса, недетский взгляд…
Какая удивительная леди —
Про Дженни все с пеленок говорят.

Епископ, королева, грум и няня
И гости, что так часты во дворце…
Но призрачно дитя с походкой лани
И странной обреченностью в лице.

Румяной и веселой нежной куклой
С ней рядом через зал идет сестра —
Улыбка, жемчуга, колечки, букли…
А возле – возле искра из костра.

И мать твердит опять: «Ума излишек,
А лучше б полюбила кружева.
Не будет пользы ей от этих книжек!».
«Что ж, мама, ты опять была права».

Что спальня с балдахином, что темница!
Оплавится свеча, угаснет плоть.
Она всего лишь к дому возвратится,
Об этом ей во сне шепнул Господь.

Палач, топор и гроб – три страшных тени,
Вот пряди чьи-то руки отвели…
Ей это все равно. Таким, как Дженни,
Нет дела до превратностей земли.

Прекрасны замки на песке
И удивительно напрасны,
Как солнце утром на реке
И у холста остатки масла.

Надежней замки из камней,
В них все на свете спрятать можно,
И ночь не спать в тревоге ложной,
Предвидя копья и коней.