Джордж Байрон - Дон-Жуан

Она клялась Жуана не встречать,
Но с маменькой его в беседе чинной
Невольно не могла не примечать,
Кто открывает двери из гостиной.
Не он… Опять не он… Не он опять!
Вняла мадонна женщине невинной,
Но Юлия, внезапно став грустней,
Решила впредь не обращаться к ней.

Должна ли добродетельная леди
Пугливо убегать от искушенья?
Уверенная в доблестной победе,
Она его встречает без смущенья:
В спокойных встречах, и в живой беседе,
И в дружеском, живом нравоученье
Она докажет юноше стократ,
Что он ничуть не более, чем брат.

И даже если все же (бес хитер!)
Проснется в сердце чувство поневоле, —
Легко перебороть подобный вздор
Раз навсегда простым усильем воли.
Пусть о любви напрасно молит взор:
Простой отказ — одно мгновенье боли!
Красавицы! Рекомендую вам
Сей хитрый способ верности мужьям.

Притом ведь есть же чистая любовь,
Какую сам Платон [68] 79. Платон (427–347 до н. э.) — греческий философ. Теория чистой любви, о которой иронически говорит Байрон, была частью учения Платона. Платонической любовью называют любовь духовную, противоположную чувственной. провозглашает,
Какую херувимы всех сортов
И пожилые дамы воспевают, —
Гармония духовных голосов,
Когда сердца друг друга понимают.
От этакой гармонии, друзья,
Не прочь бы с донной Юлией и я.

В дни юности, далекой от порока,
Влюбленность безыскусна и чиста:
Сперва целуют руку, после щеку,
А там, глядишь, — встречаются уста.
Я это говорю не для упрека,
Я верю, что невинна красота,
Но если нарушают меру эту, —
Моей вины, читатель, в этом нету!

Итак, решила Юлия моя,
Любви запретной воли не давая,
Жуану преподать — сказал бы я:
Святую дружбу. Как на лоне рая,
Он мог бы, чистой страсти не тая,
Быть счастлив, безмятежно расцветая,
И даже обучиться, — но чему —
И ей неясно было и ему.

В кольчуге благородного решенья,
Она теперь уверена была,
Что ей уже не страшно искушенье,
Что честь ее упорна, как скала,
И что она, отбросив опасенья,
Предаться чувству нежному могла
К тому, о ком мечты ее пленяли…
(Была ль она права, увидим дале!)

Что ничего плохого в этом нет,
Она не сомневалась ни мгновенья:
Жуан — дитя! Ему шестнадцать лет!
К чему запреты, тайны, подозренья?
Безгрешен сердца чистого совет.
(Ведь жгли же христиане без стесненья
Друг друга, ибо так, любой считал,
И всякий бы апостол поступал.)

А ежели б Альфонсо вдруг скончался?..
Хотя и в тайниках заветных грез
Подобный случай ей не представлялся:
Он вызвал бы потоки горьких слез!
А если б он возможен оказался…
(Для рифмы добавляю «inter nos» [69] Между нами (лат.). ,
Точнее — «entre nous» [70] Между нами (франц.). , чтоб ясно стало,
Что по-французски Юлия мечтала.)

Но если б это все-таки стряслось
(Лет через семь — и то не будет поздно). —
Жуан бы подучился и подрос
И мог бы жизнь рассматривать серьезно,
И нашей донне долго б не пришлось
Томиться вдовьей долей многослезной:
Их дружбы серафическая [71] 85. Серафическая — ангельская, небесная. связь
Естественно бы в нежность развилась.

А что об этом думал мой Жуан?
Волненьем непонятным пламенея,
Он видел все сквозь розовый туман,
Восторженный, как томная Медея [72] 86. Медея — колхидская царевна, волшебница, героиня греческого мифа. Влюбленный в нее Ясон увез ее на своем корабле «Арго», на котором он совершил странствия в поисках волшебного золотого руна. Когда Ясон покинул Медею, она из мести убила своих детей от брака с ним и улетела на колеснице, запряженной огненными драконами. Медея была воспета рядом античных поэтов, в том числе Овидием.
Овидия, на грани новых стран.
Он ожидал, предчувствием пьянея,
Что очень скоро с ним произойдет
Какой-то коренной переворот.

Задумчивый, тревожный, молчаливый,
В тени дубрав блуждая как во сне,
Своей тоской печальной и счастливой
Томился он в блаженной тишине.
(Живых страстей приют красноречивый —
Уединенье нравится и мне.
Точней — уединенье не монаха,
А нежащегося в гареме шаха.)

«Когда, Любовь, о божество весны,
Сливаешь ты покой и упоенье, —
Ты царствуешь! Тебе покорены
Блаженство и святое вдохновенье!» [73] 88. Первые четыре строчки этой строфы — цитата из поэмы Кэмбела «Гертруды из Уайоминга». Кажется, это начало второй песни, но я цитирую по памяти. ( Кэмбел Томас. — См. прим. к «Посвящению». ) (Прим. Байрона).
Стихи поэта этого сильны,
Но странное он выражает мненье,
«Сливая» «упоенье» и «покой» —
Я помеси не видывал такой!

Мне непонятно это сочетанье:
Поэт хотел заметить, может быть,
Что в мирном, безопасном состоянье
Привыкли мы и кушать и любить…
Об «упоенье» да еще «слиянье»
Я даже не решаюсь говорить —
Но о «покое» — возражаю смело:
«Покой» в минуту страсти портит дело!

Жуан мечтал, блуждая по лугам,
В зеленых рощах солнечного лета,
Он радовался чистым ручейкам,
И птичкам, и листочкам в час рассвета.
Так пищу идиллическим мечтам
Находят все любезные поэты,
Один лишь Вордсворт не умеет их
Пересказать понятно для других.

Он (но не Вордсворт, а Жуан, понятно)
Прислушивался к сердцу своему,
И даже боль была ему приятна
И как бы душу нежила ему.
Он видел мир — прекрасный, необъятный,
Дивился и печалился всему
И скоро вдался (сам того не чуя),
Как Колридж, — в метафизику прямую.

Он думал о себе и о звездах,
О том, кой черт зажег в какой-то день их,
О людях, о великих городах,
О войнах, о больших землетрясениях,
Терялся в фантастических мечтах,
В заоблачных носился похождениях,
Вздыхая о луне, о царстве фей
И о глазах красавицы своей.

Иным присуще с отроческих лет
Такое свойство мыслить и томиться,
Но кто любовью тайною согрет,
Тот может этой страсти научиться.
Жуан привык, как истинный поэт,
В заоблачные сферы уноситься,
И томной жажде встретить идеал
Пыл юной крови очень помогал.

Он любовался листьями, цветами,
В дыханье ветра слышал голоса,
Порою нимфы тайными путями
Его вели в дубравы и леса.
Он, увлеченный неявными мечтами,
Опаздывал на два, на три часа
К обеду — но не сетовал нимало:
Еда его почти не занимала!