Джордж Байрон - Дон-Жуан

Час пробил! Их сердца соединились
На берегу среди суровых скал.
Над ними звезды яркие светились,
И океан обетам их внимал.
Их чувства тишиною освятились,
Их дух уединенья обвенчал,
Они дышали счастьем, принимая
Друг друга за детей земного рая.

Любовь! Сам Цезарь был твоим ценителем [132] 205. Любовь! Сам Цезарь был твоим ценителем… — Байрон намекает на любовь Цезаря к Клеопатре, египетской царице. ,
Рабом — Антоний [133] 205. Антоний Марк (см. прим. к «Чайльд-Гарольду», II, 40, 45.) (см. коммент. 127, 132 — верстальщик). — римский полководец, государственный деятель. Пожертвовал славой и властью ради любви к Клеопатре. , Флавий [134] Флавий — Тит Флавий Веспасиан (см. прим. к «Чайльд-Гарольду», IV, 110) (см. коммент. 348 — верстальщик). : провел бурную молодость и был возлюбленным иудейской царицы Береники. — знатоком,
Катулл — учеником, Назон — учителем,
А Сафо — синим ревностным чулком.
(Всем изощренным древности любителям
Скалы Левкадской миф давно знаком!)
Любовь! Ты — зла богиня! Я немею,
Но дьяволом назвать тебя не смею!

Ты не щадишь супружеских цепей,
Рогами украшаешь лбы великих:
И Магомет, и Цезарь, и Помпей,
Могучие и славные владыки, —
Их судьбы поражают всех людей,
Все времена их знают, все языки;
Но, как геройство их ни воспевать, —
Всех можно рогоносцами назвать.

И Эпикур [135] 207. Эпикур (342–270 до н. э.) — греческий философ. Считал стремление к наслаждению движущим принципом человеческой деятельности. в рядах твоих сторонников,
И Аристипп [136] Аристипп (V в. до н. э.) — греческий философ, учивший, что целью жизни является удовольствие. — адептам нет числа,
Но вольная доктрина беззаконников
Лишь на пути разврата увлекла.
Боюсь, утащит черт твоих поклонников,
А то их вера всем бы подошла!
Ешь, пей, люби и не грусти нимало —
Таков девиз царя Сарданапала [137] Ешь, пей, люби и не грусти нимало — Таков девиз царя Сарданапала. — Античная легенда приписывала надпись такого содержания ассирийскому царю Сарданапалу. .

Но как же мой Жуан? Ужели он
Так быстро мог забыть о донне Юлии?
Вопрос труднейший! Я весьма смущен;
Ответить сразу на него могу ли я?
Всему виной луна, я убежден;
Весь грех от полнолуний: ну, усну ли я,
Когда чертовский этот свет опять
Зовет о новых радостях вздыхать?

Непостоянства я не признаю,
Противны, гадки, мерзки мне натуры,
Меняющие вечно суть свою,
Как ртуть от перемен температуры.
Но нынче в маскараде — не таю —
Попал в ловушку хитрого Амура:
Хорошенькое личико и мне
Внушило чувства, гнусные вполне.

Но Мудрость мне велит угомониться:
«Ах, Мудрость! — я вздыхаю. — Как мне быть?
Ах, милая! Могу ли я решиться
Ее глаза и зубки позабыть?
Замужняя она или девица?
Мне нужно знать, чтоб сердце усмирить!»
Но Мудрость головою покачала
И «перестань!» торжественно вскричала.

И я, понятно, сразу перестал.
Непостоянство в том и заключается,
Что прелести природной идеал
Всегда восторгом общим награждается:
Тот ставит божество на пьедестал,
Тот статуям прекрасным поклоняется,
Прелестный новый облик каждый раз
Стремленье к идеалу будит в нас.

Платон пас поучает, что сознание —
Способностей тончайших глубина,
Прекрасного живое познавание,
В котором глубь небес отражена.
И точно: жизнь без мысли — прозябание!
Глазам на мир глядящего дана
Способность видеть мир, поскольку все же
И мы из праха огненного тоже.

Но если б нам всегда один предмет
Казался и желанным и прекрасным,
Как Ева в дни, когда не ведал свет
Других, мы прожили б в покое ясном
Свой век, не испытав жестоких бед,
Не тратя денег. Мой совет — всечасно
Единственную женщину любить,
Чтоб сердце, да и печень, сохранить!

На свод небесный все сердца похожи:
В них ночь сменяет день, как в небесах,
Их облака и молнии тревожат,
Пугает гром и сотрясает страх;
Но разразиться буря эта может
Простым дождем: зато у нас в глазах
Британский климат, и любые грозы
Весьма легко перекипают в слезы.

А печень — нашей желчи карантин,
Но функции прескверно выполняет:
В ней первая же страсть, как властелин,
Такую тьму пороков вызывает,
В ней злоба, зависть, мстительность и сплин
Змеиные клубки свои свивают,
Как из глубин вулкана, сотни бед
Из недр ее рождаются на свет,

Тем временем я кончил, написав,
Как в первой песни этого романа,
Две сотни с лишком строф, точней — октав.
В поэме мной задумано по плану
Двенадцать или, может, двадцать глав.
Кладу перо. Гайдэ и Дон-Жуану
Желаю наслаждаться и у всех
Читателей моих иметь успех!

О муза, ты… et cetera [139] И прочее (лат. и франц.). . Жуана
Уснувшим на груди оставил я,
В которой страсти сладостная рана
Едва открылась. Счастье бытия
Гайдэ вдыхала кротко; ни обмана,
Ни яда злых предчувствий не тая,
Она следила в нежном упоенье
Невинных дней спокойное теченье.

Увы, любовь, зачем таков закон,
Что любящих пути всегда фатальны?
Зачем алтарь блаженства окружен
Конвоем кипарисов погребальных?
Зачем цветок прекрасный обречен
Пленять сердца любовников печальных
И погибать от любящей руки,
Покорные роняя лепестки?

Лишь в первой страсти дорог нам любимый.
Потом любовь уж любят самоё,
Умея с простотой неоценимой,
Как туфельку, примеривать ее!
Один лишь раз любим неповторимый,
Преобразивший наше бытие,
Затем число любимых возрастает,
И это милой леди не мешает.

Не знаю я, винить ли в том мужчин
Иль женщин, но уж так всегда выходит:
Коль сделаться ханжой ей нет причин —
Она себе любовников находит.
Конечно, первый у нее один,
Но время и другим она отводит.
Уж ежели с одним она грешна —
Одним не ограничится она,

Я признаю с великим сожаленьем,
Испорчен род людской — да, это так:
Единым порожденные стремленьем,
Не ладят меж собой любовь и брак!
Сродни вину, без всякого сомненья,
Печальный уксус, но какой чудак
Напиток сей и трезвый и унылый —
Способен пить, болтая с музой милой!