Антология - Пролетарские поэты Серебряного века

И ковром снеговым опахнёт,

Зазвенят мои песни по шири степей,

И, быть может, хоть звук до любимых людей

Буйный ветер тогда донесёт.

Я умру, но со мною в тюрьме не умрёт

Муза-узница, крошка моя.

И в последний мой час лишь она обовьёт

Грустной песней и лаской меня.

В чёрном мраке душной ночи

Стонет злой набат;

Толпы грозные рабочих

В улицах кишат.

Из жилищ-гробов с проклятьем

Вековым цепям

Они встали дружной ратью —

На беду царям.

И на место жизни ада,

Где давил их мрак,

Вырастают баррикады,

Рвётся красный флаг.

И под знаменем восстанья,

Воли и борьбы

Бьются с тьмой, горя сознаньем,

Гордые рабы.

А набат мятежным словом

Бьёт их по сердцам:

Смерть врагам! Долой оковы!

Жизнь и честь борцам!

В чёрном мраке душной ночи,

В боевом дыму,

Рать свободная рабочих

Рушит жизнь-тюрьму.

Из окна моей темницы,

В блеске солнечного дня,

Мчатся странной вереницей

Грёзы, полные огня.

Мчатся, гордые, купаясь

В синем воздухе весны,

Беззаботно улыбаясь,

Напевают воли сны.

На душе светло, привольно.

Нет ни боли, ни тоски;

В сердце искрятся раздольно

Мощной силы огоньки.

Грудь вздымается волною,

Сердце страстное горит,

И мне кажется, мечтою

Всё вокруг меня блестит.

Прочь холодное сомненье,

Всё безрадостное прочь!

К солнцу гордое стремленье

Не скуют тюрьма и ночь!

И несутся из темницы

В блеске солнечного дня

Вольной, страстной вереницей

Грёзы, полные огня.

Ни свет зари, ни луч заката

В моём окне не заблестят;

Глухие стены каземата

Молчанье страшное хранят.

Лишь часового оклик чёткий

Приносит ночь издалека,

И кто-то прячет за решёткой

Шаги и тусклый блеск штыка.

Кругом тоска и сумрак серый,

Но доля злая не страшна:

Душа полна всё той же верой,

Всё тем же думам отдана…

И лишь над ложем сон склонится,

Неслышно сердцем овладев,

Мне снова сон недавний снится

И песен радостный напев.

Неволя мрачная легка мне,

Хоть сердце смолкнет, может быть,

Но все ж не вам, глухие камни,

Упорство гордое сломить!

Плиту асфальта пробивая,

Прижавшись к каменной стене,

Смеётся травка молодая,

Смеётся солнцу и весне…

Пусть так, сквозь слой предубеждений,

Сквозь жизни ложь, сквозь жизни зло,

Проснутся люди для стремлений

Туда, где правда, где светло.

Там, где страданьям нет числа,

Где попираются от века

Пятой ликующего зла

Права и чувства человека,

Где мысль униженно молчит,

Сложив беспомощные крылья,

И дух восстания убит

Отравой рабского бессилья, —

Там – нет, не мир и не любовь, —

Там нужен мощный клич восстанья,

Там нужно немощную кровь

Зажечь огнём негодованья,

Нам нужно ненависть борца

Вдохнуть в заснувшие сердца,

Давно привыкшие к смиренью,

И в час возмездья роковой

Забить в набат и звать на бой —

К освобожденью!

Пальто – испытанный мой друг —

Давно покоя просит.

Оно не годно для услуг

И чистки не выносит:

Под щёткой рвётся старый драп,

Тронь пуговицу – рана.

Его б забросил я, когда б

Не чтил в нём «ветерана».

Случилось с ним нам разносить

Протесты и воззванья, —

Друзей любили мы просить

На сходки и собранья,

Хранил он тайну не одну,

Не изменив ни разу,

Его карманов глубину

Постигнуть трудно сразу.

Когда мне кто приют давал,

Бездомному бродяге,

Мой спутник ложе представлял

Хозяину-бедняге.

В холодной камере же мне

Служил он одеялом

И там – в неверной тишине —

Был чести идеалом.

Твоих бесчисленных услуг

И беспорочной службы

Я не забуду, добрый друг,

Как не расторгну дружбы.

Давно синеет и сверкает

Бездонной ночи глубина.

Мою каморку осеняет

Мой друг полночный – тишина.

Шуршит последняя страница.

В груди горит огонь живой…

Пусть ночь сомкнёт мои ресницы, —

Я не поникну головой.

На утро, с первыми лучами,

Стряхнув с души крылатый сон,

Я встречу день с его трудами,

Машинный гул, металла звон.

Вдоль улиц сонных и угрюмых

К труду привычно поспешу

И ночи огненные думы

В заботах дня не угашу.

В пыли, во тьме и горьком дыме

Я сохраню мои огни,

Всю жизнь я спаян буду с ними,

И день и ночь со мной они!

Итак, навстречу светлой дали,

Неся в душе огонь живой,

Под рёв гудка и грохот стали

Вперёд – к культуре мировой!

Не люблю я чудовище-город,

Где так много трущоб и палат;

Где в трущобах свирепствует голод,

А в палатах – постыдный разврат.

Не люблю его улиц центральных,

Заливаемых ярким огнём,

Ни окраин – угрюмых, печальных,

Молчаливых, охваченных сном…

Не люблю!.. Но при виде заводов,

Где, как в теле здоровая кровь,

Шелестят вереницы приводов,

Умолкает моя нелюбовь.

Здесь забытый, отверженный парий,

Здесь – приёмыш культуры, здесь тот,

Кто дал имя себе: пролетарий, —

Свою мощь и свободу куёт!

Когда над вершиной заводской трубы

Клубится удушливый дым,

Мнится в нём призрак давнишней борьбы

Раба с властелином своим…

И чудится, будто измученный раб

Сдаётся на милость врага…

«Да, да! Понимаю: он слишком ослаб…

Борьба была слишком долга!..»

И песни мои выливаются в стон,

А сердце горит, как в огне!

Обидно мне думать, что он побеждён,

И жаль побеждённого мне…

Но вот над высокой заводской трубой

Растаял удушливый чад…

Победа! Победа! В решительный бой

Вступает, я знаю, мой брат!

Не признаком рабства позорного был

Тяжёлый удушливый дым:

То силы рабочий для битвы копил

С врагом вековечным своим.

Ещё не последняя песня пропета.

О солнце, не умерло дело отцов.

Мы молоды духом, мы жаждем рассвета,

Работы накопленным силам борцов.

Мы молоды духом…

Мольбы и проклятья

Покорно не сложим у вражеских ног.

Мы бодры и смелы… Товарищи! Братья!

В нас – будущей жизни великий залог!

В рабочем квартале

Вся жизнь на-чеку:

Что день – всей семьёю

Вставать по гудку.

Спешишь на работу,