Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

Властвуйте над степью внуки Стрибога,
шелест душ соловьиных выводи на простор,
не ломай наши стрелы, не наказывай строго
нас, заложников лун и послушников гор.

Рука твоя твёрдая ломает кроны
собратьев-деревьев и кованый звук,
сердца ты остудишь обугленным звоном,
свидетель костров и предсмертных мук.

Родня нам, рождён ты от выдоха Рода,
ветер душ уходящих и ветер живых.
От тебя мы сильны и от духа природы,
Стратим златокрылый несёт твой стих.

Седовласый воитель просторов великих,
ты надуй паруса наши силой любви,
не ломай, не губи наш народ многоликий,
не лови наши души в полон, не зови.

Раздавай нам дожди и снега равномерно,
как отец раздавал бы для братьев хлеба.
Убери своих слуг и солдат маловерных,
что сметают посевы и валят дома.

Поиграй, ветерок, в своё круглое эхо,
передай его братьям постарше, ветрам,
пусть Стрибог засмеётся раскатистым смехом
и споёт, и подарит надежду всем нам.

Стоило свернуть с дороги, и я оказался у ручья,
соединяющего море и озеро.
Здесь другой мир. Я уже не слышал шум дороги,
звуки деревни. Всё будто перестало существовать.
В солнечных бликах резвились серебристые рыбки.
В их прохладном пространстве настало время
бодрствования. Они играли в догонялки.
Некоторые выпрыгивали и кувыркались в воздухе.
Ближе к озеру начинается тоннель из пушистых
сосен. В их тени происходит таинство.
Рыбки к этому месту не приближаются.
Они чувствуют невидимых стражей.

Сбереги же меня, Маспалла,
в час, когда я усну,
мою сущность созвездием алым
ты отправь на луну.

У прозрачного озера ласки
задержи караван,
свою волю предам я огласке —
я от вольницы пьян.

На подсвеченной солнцем площадке,
с Берегиней реки,
мы станцуем наш танец вприсядку —
от безумной тоски.

Мы в карман не полезем за словом,
мы споём про любовь,
насладимся сияньем сверхновой,
чистотой её зорь.

Покачусь я по лунной дороге,
между светом и тьмой,
шлифовать временные пороги
и лохматить покой.

День – бог, ночь – богиня.
Род – творец, земля – Берегиня.

Звёзды – глаза, Всевышний – космос.
Деревья – музыка, люди – голос.

Стрибог – ветер, огонь – Перун.
Жива – весна, правда – из рун.

Велес – поэт, праздник – Каляда.
Ярило – солнце, любовь – Лада.

Китоврас – волшебник, Эльбрус – священен.
Тьма мирская – в сердце Кощея.

Лель лелеет, Лёля – страсть.
Руевит в бою не даст нам упасть.

Бог очищения – Иван Купала,
новой жизни даёт начало.

Есть в колодце водица,
но не напиться.

Звёзды в ней зазвучали
и замолчали.

Крошечные блики
там лунолики.

Превратился апрель
во тьму и капель.

Ты догонишь меня,
но отвечу не я.

Лишь луна и вода
у меня есть одна.

Лишь несломленный ветер
за слова те в ответе.

В пустоте и прохладе,
в недопетой балладе —

ручейки и народы
у заснувшей природы.

Там трава у реки,
светлячки как звонки.

И большая карета
замерла у кювета.

И тогда, как сейчас,
проскакал Китоврас.

Содрогнулись звёзды —
виноградные грозди.

В придорожном колодце
скакуны – иноходцы.

В пустынной комнате нет и меня —
это пустой файл в моём воображении.
Солнце выходит на гольф поля
на волне исчезающего окружения.

Я выхожу и исчезают целые улицы.
В окне стёрты следы моего пребывания.
Ко мне не достучаться в двери бессонницы.
Видно лишь то, что создано в моём сознании.

Задействованы силы, приносящие сейчас,
тем более, завтра я не вижу вчерашних.
Из одной головы в другую зрачками глаз
фрагменты домов, каждый день умиравших.

Моё я – ежесекундно, кратко, и не навсегда.
Никто этого не замечает в моё отсутствие.
Также без нас исчезнувшие города
канут в вечность после напутствия.

Дорисовывая острова, вскипает воображение.
Фаза луны, наверное, стирает личность.
Я, как улитка, не доступен в снаряжении,
мозг пытается верить в свою эластичность.

Движение – часть плана к движению на пути
в ледяные дали и в окружности на воде.
Остановка – подготовка, чтобы снова уйти
в улыбки звёзд, прыжком в никуда и в нигде.

Помню эту улыбку, когда я встретил тебя. Погода
была такая, что хотелось петь, танцевать и читать
стихи. Открытая улыбка не сходила с моего лица.
Я летел, летел, летел…

Больше всего не хотелось расставаться.
И мы не расставались ни на минуту.
Старушка-жизнь улыбалась нам. Она вращала своё
веретено, наматывая секунды, дни, десятилетия.

Днём и ночью всё вращалось. А она хитро глядела
на нас, укутавшись в свою серую шаль,
состоящую из тысячелетий.

Очень часто в этом вращении мы не видели
и не слышали друг друга. Я говорю, но ты меня
не слышишь. Ты вертишься в делах, которые
нужны нам лишь косвенно. Мне всё труднее
пробиться сквозь этот невидимый панцирь.