Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

Стою близ открытой реки плывущего Рождества:
молекулы снов, видения прошлого в картинках.
Всё отражается в омутах красного, живого костра,
я существую одновременно везде. Я – невидимка.

Размытый берег плавно исчезает за поворотом.
Тот ли это мир, который я ежедневно спасаю?
Лица, поступки, спрятанные за космическим ботом.
Я зависаю у края реки, я зависаю.

Каждый день я сбрасываю прошлое шелухой семени,
Заглядываю в себя – этот мир мною придуман.
Двигаюсь по своей орбите в океане времени,
подгоняемый ветром и мистическим гулом.

Эмоции овладевают мной, заставляя вибрировать
планеты и океаны, укрытые молоком сознания,
внедрённого в мои волосы, пальцы, в кровать
моего вчерашнего дня и завтрашнего созерцания.

В лавке древностей – на ветру, она жива!
Мучительное блаженство бегущей воды,
нарезанные длинными полосками мои слова
улетают на белых ракетах и оставляют следы

на коже созвездий, увлекаемых вечерней игрой,
в смерть и в понимание непрерывности жизни.
Дорогами подвижных морщин, знающих строй
каждого поступка, кровоточащего солёной тризной.

Я, в отрицании живущий, плыву по реке.
Я, в муках рождённый, протестую против боли.
Я – лишь шальная комета в небесной строке,
моё сердце на гребне бушующей воли.

В долине лавы
город эльфов
дышит ветрами.

Разноцветные лошадки
от восходящего солнца
жмурят ресницы.

Ни одного деревца,
ни одной травинки
среди чёрного камня.

Забытый кратер
глядит в небо
единственным глазом.

Эльфийская ладья
собирает команду
на затерянный остров.

Тишина в посёлке,
чистое небо,
рыбаки в море.

Многих коснулась грубая старость.
Другие с мечтами своими расстались.
С дождём я остался один на один.
Не хлебом единым наш мир един.
Говорят, мои слова тяжеловесны.
Наполнены дождями мои пьесы.
Всем нам солнышка не хватает.
Всегда так жила Русь Святая.
Сквозь туманы улыбаемся друг другу,
как с креста снятые в тайном круге.
Дожди проникают глубоко в нас.
У наших женщин льют из глаз.
Многие мужчины теперь водянисты,
в системе дождливой падают низко.
В целом, конечно, не всё так плохо.
Дожди кончаются радостным вздохом.

Пластиковые двери скрипят на дёснах железных
кроватей,
жаждущих поглотит всё движимое и недвижимое.
Матрацы вкушают дряхлеющую плоть болезненной
зевоты.

Острые углы длинных коридоров цепляются
за мёрзлые тени
призраков боли и страха.
Чеканит свой твёрдый шаг абсолютная
осведомлённость
в белом халате.

Подвесные потолки похожи на боевые порядки
древнеримского войска.
Генералы-лампы. Легионы маршируют, не нанося
ущерб армии запустения.
Но наступит ночь и князь тьмы прокатится на своей
боевой колеснице,
шарахаясь от выстрелов дневного света.

Ферзь двигается быстро, не замечая шахматных
дорог.
Другие фигуры подчиняются правилам игры.
Заходя в чёрные дыры кабинетов, они попадают
в поле притяжения предметов,
которые делают их безвольными и безмолвными.

Небо заглядывает в прямоугольные стеклянные
жабры.
Скребётся по нервным окончаниям чёрными
прожилками деревьев.

Старая твердыня не сдаётся. Вместилище боли
и надежды.

Приходя сюда, остальной мир отступает.
Он остаётся на пороге.
Он улыбается и ждёт.

В операционной говорят и думают на языке крови.
На суд ты предстанешь голым.

Приборы просветят тебя насквозь,
чтобы окончательно убедиться в твоём
существовании.

Провал сознания… И ты снова в строю железных
кроватей.
Вспышка тьмы обошла тебя стороной.
Дождь напомнит тебе о том, что ты всё ещё жив.

Между страниц, читающих меня как книгу,
есть шум лесов, бумажных площадей,
на дне стволов, между ступеней сдвига
круги в воде от чёрных лебедей.

Виденье-навь рождает образ строгий
Владык из камня, крестников луны.
По нитям дня вели кривые ноги,
шумели ивами непонятые сны.

Мы удивляли глянец литографий,
в воде ловили взгляды древних лиц.
И увядали вздохи, стыли страхи
на тонких шейках пестрокрылых птиц.

В траве литавр не слышно. И надрывно
скрипичный рык взрывает тихий мир,
круги небес всегда и непрерывно
ведут к дверям в пространство диких лир.

Как же трудно отстраниться от пустоты,
пробежать по краю звуковой волны,
позабыть про сгорающие мосты
на задворках мира, людей и войны.

Трудно быть ледоколом судьбы в толпе,
что уносит течением прямо в ад,
удержать штурвал и идти за тем,
чтобы не было больно глядеть назад.

Отключи сознание, глянь, что внутри,
кто в потёмках калечит древо души.
В звёзды, в космос свой посмотри,
что за звери воют в ночной тиши?

Загляни за дверь, что ведёт к себе,
в первозданный морозный и чистый снег.
Ты родился здесь в слезах, в борьбе,
там поймёшь, что к чему, и продолжишь бег.

В галактической рифме, у края звёзд,
Прочитай своё имя из цифр тишины,
гамаюн пропоёт или, может, дрозд,
что отныне мы люди, что мы сильны.

До самых корней волос глина дышит
и бросает берег свой ненасытный взгляд
от горизонта к нашим ногам. Слышит
прибой неразгаданного сокровища клад.

Вместе рубили снежную, безумную тишину
винтокрылыми узловатыми конечностями.
Прятались в безлюдную и неразгаданную страну,
ракетами вычерченную на горбу у вечности.

Стогами обернулись пустынные рыцари-зори.
В оврагах змееподобные предки переползали границы
резерваций и аккуратных концлагерей дикого горя
и смеха воинов безумных, летящих на колеснице,

вечных скитальцев своих душ, негодующих
и убивающих на своём пути всё живое.
Кланяясь изображениям и камням, смерть несущим
губами, нерождёнными они выпивают поле.