Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

Ночь затянуло в окуляры моих сновидений.
В косточках городов спали личинки людей.
Раздавленный солнцем сентябрь уместился в желудке.
Вспенились объятия тысячерукого успокоения.

Мерно дышали выгоревшие клавиши
ветреных чувств.
Лишь круглые мгновения застыли в киселе сумрака.
В тёмном сгустке тревоги мерцали звёзды.
Их разговор походил на обмен немыми цифрами.
Зубчатые шестерни не имеют плавного хода
и потому улыбки звёзд выглядели угловато.
Луна, напротив, была округла и носила
в себе удивление и загадочную радость.

Всё вокруг не стояло. Оно двигалось,
но я этого не заметил. Во мне шевелилась
лишь проглоченная глазом водянистая тьма.
Мелкие объекты пытались высвободиться
и проявиться своими чёткими линиями.

Туман вырисовывал многослойные картины.
Он был бородат и духовность его не подвергалась
сомнениям. Присаживаясь за свой рояль,
он растворялся в повторяющихся разноголосых
аккордах, оставляя за собой причудливые
ландшафты горной и песчаной пустыни,
которая наводила на мысли о заснувшей
некогда цивилизации совершенных существ.
Не тех зачатках мысли, что спят на болотах
и просыпаются в виде лилий только за тем,
чтобы сделать глубокий вздох и увидеть своих
детей, а тех, кто живёт вечно в незамутнённом
покое и гармонии с каменными братьями.
С тонами и полутонами бездонными
в неисчерпаемом океане музыки сфер.
В безмолвном согласии с чужими законами,
появляющимися в виде рисунков на
осыпающихся стыках бытия.

Дом мой стоит посреди поля: вдали —
белый, а внутри – глина с ароматной соломой.
На крыше камышовой две разорванные струи —
это прошлого и будущего неразгаданное слово.

Великая пустота входит в игольное ухо,
посреди пустыни клубы пыли поднимая.
Выезжает на работу звёздная повитуха,
наполняя горизонты от края и до края.

Миллионы лет сижу я вот так, словно истукан,
На пороге своего каменно-песочного мира.
Без меня не состоится шоу последнего из Могикан,
я ведь – смешной пузырёк внутри слоёного сыра.

Завтра меня заменит человек-калькулятор,
знающий все языки и умеющий вычислять алгоритмы.
А я улечу в космос, улыбаясь, взглянув в иллюминатор.
Заберу туда стихи, а также свои подорванные ритмы.

В моей далёкой степи не будет продавцов,
а дом мой сохранится, как будто новый.
Бесконечность закроет ворота на засов,
а я согну это время, словно подкову.

Конец и начало,
конец и начало
кружило весь мир.
Стоят у причала,
стоят у причала.
И смерть ворожит,
как факир.

Гремят и клокочут,
и нервы щекочут
в когтях темноты.
Начало всех точек
молчанием зодчих
конец пустоты.

Конец беспределен,
но кто-то уверен,
что он пустотел.
Он долог и скучен,
но врать не приучен —
изнанка всех дел.

В конце небосвода
тоска и свобода
бредут не спеша.
И где-то ненастье
окончится счастьем.
Воспрянет душа.

Конец – быстротечный,
короткий,
но вечный.
Стреляет в людей.
Бредут пилигримы,
ветрами гонимы
в тумане идей.

Закончится плёнка
мелодией тонкой.
И в пропасть конец.
Проснётся начало,
поднимет забрало
наш рыцарь-отец.
И вторгнется всадник
в чужой палисадник,
копытом звеня.
Попросит ту малость,
чтоб всё не кончалось
для всех
и меня.

Я болью распишу эту картину,
кострами поминальных площадей.
Я тоже ведь когда-то сгину
с экранов не запомнившихся дней.

Скольжу между домов – развалин,
глотаю пресный воздух тишины.
Застывшие глаза былых баталий
откроют тайны завершившейся войны.

Увижу лиц немые выраженья
и в позах смысл узнаю бытия,
солдаты, как цепи огромной звенья,
сомкнут свой круг возле меня.

Венки в глазах, не знавших потрясений,
огонь и плач солдатских матерей.
И этот ясный день весенний
напомнит, как напал на землю зверь.

О, Боже, сколько их, безвестно павших
под мхом и травами грядущих дней,
лишь песня душ их, к свету улетавших,
тревожит нас, живущих на земле.

Красив их подвиг в праздничном свеченье,
как чистый голос над землёй грехов.
Их эшелон тогда пришёл по назначенью:
в молитву неба, в светлый слог стихов.