Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Возле органа Святая Цецилия,
— Вся осиянна —
Божия лилия!
Струны взывают.

Белые руки
С клавишей зыбких срывают
Тихие звуки.

Звуки — нежны и сладки.
В сиянье воздушного диска,
Волосы — черны и гладки —
На лоб опущены низко.

К груди приколота,
Роза вздыхает.
Искра золота
На стене потухает.

Бледного света
Тени — неверней.
Благовест где-то…
Звон вечерний.

Он за город ушел, где дороги
Был крутой поворот.
Взоры монаха — молитвенно строги.
Медленно солнце спадало с прозрачных высот,

И молиться он стал, на колени упал, и в фигуре
Были смиренье, молитва. А воздух — прозрачен и пуст.
Лишь над обрывом скалы в побледневшей лазури
Зыбкой листвой трепетал засыпающий куст.

Воздух пронзали деревьев сребристые прутья.
Горы волнами терялись, и вечер, вздыхая, сгорал.
Знал он, что встретит сегодня Ее на распутье…
Благовест дальний в прозрачной тиши умирал.

Шагом неспешным прошла, и задумчиво кротки
Были глаза голубые, и уст улыбался коралл.
Пав на колени, он замер, и старые четки
Всё еще бледной рукой своей перебирал.

Осененная цветом миндальным,
Стояла одна у холма.
Замер благовест в городе дальнем…
Ты ль — Мария, Мария сама?

Никого. Только золотом блещет
На закате пустая даль.
Веет ветер, и дерево плещет,
Беззвучно роняя миндаль.

В кротких лучей вечереющем блеске,
Мнится, тебя я уж видел когда-то.
Где, я не помню. Быть может, на фреске,
Там, где блаженных рисует Беато.

Ласковый образ, являвшийся в детстве,
Кроткая весть о кончине безбурной
И о могиле — приюте от бедствий —
Там, где мой ангел склонится над урной.

Образ, пред коим молились монахи,
Где под секирою острой солдата
С тихой молитвой почила на плахе
Чистая дева, святая Агата.

Праведных взор говорит терпеливый:
Да, исполняем Господний глагол мы.
Келья ютится под синей оливой,
В небо уходят волнистые холмы.

Перед святыми дрожат василиски,
Злые ехидны ползут за утесы.
Дев непорочных отчетливы диски,
Вьются под золотом темные косы.

Страсти земной непричастные лица.
Свет золотистый сияние сыпет.
В мраке провозит святая ослица
Божию Матерь с младенцем в Египет.

Круглые пальмы синеют по скалам;
Реют пернатые, пестрые птицы.
Дева, хитоном одетая алым,
Смотрит на небо, поднявши ресницы.

Рыцарь — монах, что закован в железо;
Узкий ручей, меж холмами текущий.
Иноков ясных святая трапеза,
Праздник любви под зеленою кущей.

В кротких лучей вечереющем блеске,
Мнится, тебя я уж видел когда-то.
Где, я не помню. Быть может, на фреске,
Там, где блаженных рисует Беато.

Три дня подряд господствовала вьюга,
И всё утихло в предвечерний час.
Теплом повеяло приветно с юга,

И голубой и ласковый атлас
Мне улыбнулся там, за леса краем,
Как взор лазурный серафимских глаз.

И я стою перед разверстым раем,
Где скорби все навек разрешены.
Стою один, овеян и лобзаем

Незримыми крылами тишины.
Леса синеют, уходя в безбрежность,
Сияют мне с вечерней вышины

И кроткий мир и женственная нежность.
Моя душа — младенчески чиста,
Забыв страстей безумную мятежность

И для молитв очистивши уста.
Недвижны ели, в небо поднимая
Ряды вершин — подобия креста;

И, небесам таинственно внимая,
Перед зари зажженным алтарем,
Лежит земля, безлюдная, немая.

Окрашена вечерним янтарем
Эмаль небес за белыми стволами.
Над тишиной передвечерних дрем

Закатный храм поет колоколами,
И гаснет там, за синею чертой,
Последний раз сверкнувши куполами.

Окончен день, морозно-золотой.
Вечерний час! вечернее моленье!
Вечерний час, заветный и святой!

Пора. Огни затеплило селенье;
Ложится тень на белые снега,
И легкий дым клубится в отдаленье,

Приветный дым родного очага.
Как чувства все таинственно окрепли!
Господь! Господь! к Тебе зовет слуга:

Огонь любви в моей душе затепли!

Прими меня, родной, убогий храм,
Где я искал и находил спасенье.
Куда ребенком бегал по утрам

К заутрене, в святое воскресенье.
Все в доме спят. Я тихо выйду вон,
Взволнован весь, и полон опасенья,

Не опоздать бы. На призывный звон
Спешу чрез лес, весенний и зеленый.
Крестясь, всхожу на сумрачный амвон,

Едва лучом янтарным окропленный.
Глядят в окно и шепчут меж собой,
Прильнув к стеклу, березы, липы, клены.

Иконостас с золоченой резьбой
Давно потуск. Как небеса синея,
Венчает своды купол голубой.

Мерцают свечи, кротко пламенея
Колеблющимся желтым язычком.
Истлевшая, тяжелая Минея

На клиросе лежит перед дьячком,
И староста обходит по приделам,
Звеня о блюдо медным пятачком.

Растаял ладан. В дыме переделом
Блистает медь закрытых царских врат;
Алтарь сияет радостным пределом,

Где нет скорбей: сомнений и утрат.
Мой старый храм! Как сердцу вожделенен
В твой темный рай замедленный возврат!

Всё то, чем мир для сердца многоценен
Я приношу к ступеням алтаря,
И мой восторг, как золото, нетленен

Моей весны ненастная заря!
Как быстро ты достигла половины,
Огнями зол, бушуя и горя.

Как с высей гор бегущие лавины,
Так громы бед гремели надо мной.
Но детство вдруг, с улыбкою невинной,

Как весть, как зов отчизны неземной,
Ко мне сошло из чистых поднебесий,
Чтоб утолить кровавой язвы зной.

В душе поет, поет «Христос воскресе»,
И предо мною, как забытый сон,
Алтарь, врата в задернутой завесе,
— Сквозь золото краснеющий виссон.

Хоть я с тобой беседовал немного,
Но мне твои запомнились черты,
Смиренная служительница Бога!

Ясна душой, весь мир любила ты:
Твои таза так ласково смотрели
На небеса, деревья, на цветы,