Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Согласно жили наших богини лир:
В один вплетались запечатленный хор
Твоя роскошная царица
С бедною музой моей деревни.

Почто развел нас неумолимый Рок?
Святой оракул вновь не постиг Парис:
Ладья фригийская проникла
К Спарте святой, в тростники Эврота.

Ах! сколько сирых всплачется матерей
И овдовелых сколько воскликнет жен:
О, если б, красная Елена,
Ты не срывала фиалок Иды!

Кому оплакать наш злополучный рок?
И твой Менетий прежде тебя угас,
У струй скамандровых Фетида
Плакать не будет о милом сыне.

Но цвесть весною будет мой дикий сад,
Кусты прозябнут, что насадил отец,
И снова яблони-невесты
Грудь нам овеют душистым снегом.

И настежь окна синей весне открыв,
Я буду гостя с чаяньем тихим ждать,
И первых жаворонков трели
Будут мне вестью о дальнем друге.

Ты говорил, а я тебе внимал.
Элладу ты явил в словах немногих:
И тишину ее холмов отлогих,
И рощ, где фавн под дубом задремал.

Когда б ты знал, как в сердце принимал
Я благостную нежность линий строгих.
Ты оживил напевы козлоногих
И спящих нимф, в тени, без покрывал.

И понял я, что там безвластно горе,
Что там пойму я все без дум и слов,
Где ласково соединяет море

Брега мостом фиалковых валов,
В которых отразился свод лазурный,
Где реет тень сестры над братской урной.

Эринний грозных горький, безлирный вопль
Затмил внезапно дня твоего закат;
Как древле старица Гекуба,
Урны несла ты с любезным пеплом.

Но не подрезан Скейский высокий дуб,
И синь как прежде твой заповедный Ксанф,
И веют в древней, дикой роще
Тень Поликсены и тень Кассандры.

С каменьев храма стерта родная кровь;
Ахейской меди смолк смертоносный гул.
Целят твое больное сердце
Тихие лиры, полей свирели.

Благоуханен жизни твоей отцвет,
Как зыбколистных лип золотой хитон,
И свежи девственные розы
В древнем раю твоего наследства.

Твоей осенней, давней печали тишь
Лелеет чутко вешний младенца смех,
И при тебе цветет пышнее
Рдяный румянец веселой нимфы.

Обет не ложен: царства любви ключарь
Тебя помазал тайн расточать дары,
И на твоих одежд ометы
Пала воня золотого мира.

Кого наведал полночью Никодим,
И кто под древом Нафанаила зрел?
Он возложил тебе на рамо
Крест страстотерпный и вожделенный.

Давно скудеет древний Петра алтарь,
И не увидит гордый, безумный мир
На сединах твоих маститых
Розы и терния Аарона.

Глушит молитвы пышных блудниц кимвал,
Над прахом храмов черный возник Содом,
И полн фиал святого гнева
Сирых слезами, младенцев кровью.

Блюди же втайне Симона древний ключ,
Который выпал из оскверненных рук.
Да облегчит ярем любови
В гору спасенья раба воззвавший!

Мой друг, единый из немногих
Еще не отнятых судьбой!
В родных полях, в полях убогих
Мы снова встретились с тобой.

Был майский вечер. Быстро тая,
Тускнела красная гряда.
Над темным парком золотая
Горела трепетно звезда.

Ты помнишь трав благоуханье,
Зарю в теченье ночи всей
И на рассвете трепыханье
Золотоперых карасей?

С удой, над аиром зеленым,
Ты, как сейчас, в глазах стоишь.
Ползет туман; субботним звоном
Полна задумчивая тишь.

Идя родною Комарихой,
Ты песню вольную запел.
Дышала зелень; вечер тихий
Благоуханьями кипел.

Твоя душа всегда уныла,
Тебе в глаза глядится тьма;
И мне угрозы затаила
Уже нависшая зима.

Но будет май, и мы воскреснем.
Тогда на родину причаль,
Чтоб вместе слиться нашим песням
В одну старинную печаль.

1

Вспомни о нашем последнем свидании,
Под небом печальным Зеленеющей Дании,
Где разносятся чайки рыдания,
Споря с оркестром купальным.

Вечером дали
Станут неверней, туманней.
В окнах рояли
Нежно сольются с словами простого романса
О ранней
Смерти влюбленного Ганса.
В Дании горе
Станет прозрачней и тише:
Между зеленых каштанов сверкает так ласково море;
Мягко звонят колокольни и высятся острые крыши.

Вечером сядь под плакучей, развесистой ивой,
И Андерсена
Вспомнишь рассказ ты тоскливый —
О том, как измена Бедного, доброго Ганса убила.
Под ивой,
Там, где ребенком он с нею бывал на свидании,
Да, под зеленою ивой задумчивой Дании
Бедного парня могила.

Дания!
Помнит ли ныне твое вечно серое море
Про всемирное, вечное горе,
Про глухие страдания
Принца печального, в черном берете, со шпагой?
Или уснуло оно, погребенное влагой
Волн, что сереют и в небо уходят, спокойные?
Всё неподвижно; пестреют домов черепицы,
В лазури плескаются флаги,
Льются оркестра созвучия стройные,
И проносятся серые птицы.
Да, но когда океан свою даль затуманит,
Смолкнет тревога докучная жизни вседневной,
Образ печального принца под месяцем встанет —
Призрак тоскующий, жаждущий мести и гневный.

Да, золотые предания
Ты сохранила, страна безысходной неволи!
Небо неясное, воздух больных меланхолий —
Зеленая Дания!

2

Помнишь ночь? Зари дрожало пламя,
Летний день и холодел, и гас.
По дороге пыльной, меж полями,
Дребезжал наш ветхий тарантас.

Ветер выл, холодный и зловещий;
Над болотом зыблился туман.
Там, в задке, позвякивали вещи,
Кувыркался серый чемодан.

Помнишь, как «должно быть, опоздали»,
Выехав из леса, ты сказал.
Перед нами в темно-синей дали
Огоньком едва мерцал вокзал.

И, со всех сторон объятый мраком,
Озаряя сумрачный простор,
В вышине надежным, верным знаком
Загорелся грустный семафор.

Помнишь, как в вагоне полутемном
Мы предались неземной мечте.
Жизни смысл таинственно-огромным
Представал в вагонной темноте.

И стучали яростно колеса,
И баюкал равномерный звук…
И к нестройным голосам хаоса
Чутко ты прислушивался, друг.

Этот миг не может быть случаен…
Помнишь, как, перелезая рвы,
Ночью мы скитались у окраин
Тьмой огней мерцающей Москвы?