Олег Ладыженский - Ах, за речкой-рекою… (сборник поэзии)

Вот, взгляни, Капулетти гуляют в саду,

А за ними Монтекки, у всех на виду,

И малышка твоя ведь в раю, не в аду,

И в раю ее парень… Вот дура из дур!

От таких мы в убытке и в минусе!

Глянь, летит голубок, и голубка при нем,

И Бенволио крутит с подружкою,

А Кормилица плачет… Гори ж ты огнем!

Придушить ее, что ли, подушкою?

Господь – начало всех начал,

И хлеб мой, и вода.

Да, это я их обвенчал,

И проклят навсегда.

Да, это я двоих детей

Супругами назвал,

И Тот, который на кресте,

Их в лоб поцеловал.

Ты пламя, Божий поцелуй,

Ты радость и беда,

И спой хоть тыщу аллилуй,

Я проклят навсегда.

Я проклят вовсе не за то,

Что освятил их брак,

Я проклят десять раз и сто,

За немощность добра,

За тихий шепот по ночам,

За горький вкус стыда…

Господь – начало всех начал,

И хлеб мой, и вода.

На наше высочество, то есть меня,

Плюют они с башни Пизанской [1],

Который уж год все грызня да резня

У этих сиятельных задниц,

И брань, и проклятья, и шпаги звенят…

Ну дайте хоть кто-нибудь занавес!

И наше высочество день ото дня

Проводит беседы с мерзавцами,

Уже надо мною смеется родня

От Санкт-Петербурга до Зальцбурга,

Овацией бедных детей хороня…

Ну дайте хоть кто-нибудь занавес!

О, наше высочество можно понять,

Труслив я, как белка, как заяц,

А мне бы рапиру, а мне бы коня,

Чтоб рыцарь, а не куртизанец,

И с роком сражаться, и судьбы менять…

Ну дайте хоть кто-нибудь занавес!

Поделом Господь судил, по делам,

Приговор Его в душе сохраню,

Я в четырнадцать ее родила

И в четырнадцать ее хороню.

Я – старуха, жизнь пошла под откос,

Вот детей уже снесли на погост,

Помирились, обнялись у могил,

И пора самой… Господь, помоги!

Скоро холмик порастет трын-травой,

Скоро выветрится горе в печаль,

Этот мальчик – он лежал, как живой…

Боже правый, как мне стыдно сейчас!

Боже правый, не в мои же года,

Боже правый, нет на дуру суда,

Боже правый, это кара моя –

Мертвой дочери завидую я!

Воля вольному,

Мир довольному,

Всё – его.

Мне, Бенволио,

Не дозволено

Ничего.

Пиво пенное,

Роль отменная,

С головой,

Хоть не перво– и

Не степенная,

Но живой.

Текста горсточка,

С мясом косточка,

Вывод прост:

На поминках

Мы примем соточку,

Скажем тост,

Мол, печальнее

Нету повести,

Режьте торт…

И уедем

В курьерском поезде

На курорт.

Я – призрак, тень, беззвучный крик,

Я – ревность, я – жених,

Я мертвый – мертвый! – граф Парис

Лежу в ногах у них.

За мной – семья, за мною – честь,

За мною – божий рай,

За гробом тоже выбор есть,

Джульетта, выбирай!

Кто он тебе? Что он тебе?

Союз распался ваш!

Живой, я проиграл в борьбе,

Мертвец, возьму реванш.

За мной – счастливые года

И благодатный край,

За гробом тоже выбор дан,

Джульетта, выбирай!

Смеется надо мной родня,

Друзья плюют в лицо,

Мне и ответить им нельзя –

Не слышат мертвецов.

Упреки, как клинки, свистят,

Господь, меня карай,

За гробом выбор – не пустяк,

Джульетта, выбирай!

Что значит имя? Я уже забыла,

Как я звалась.

Душе свободной все на свете мило –

Случайный взгляд, венчание, могила,

И нить свилась.

Что значит имя? Здесь, в кромешном свете,

Дыханье трав,

В зеленых ветках путается ветер,

На камне кто-то выбил «Капулетти»…

Он был не прав.

Что значит имя? Дело в человеке.

Алтарь, письмо,

Дрожанье пальцев, луч щекочет веки…

Ромео? Ну какой же ты Монтекки?

Теперь ты мой.

Мне снилась Розалинда. Наша свадьба

Прославилась в Вероне на века.

Умей, как Леонардо, рисовать я,

И то моя бы дрогнула рука,

Живописуя пышность и восторг.

Будь я поэт, издал бы только стон.

Мне снилась Розалинда. Наши дети

Все выросли и заняли посты.

Завидуя, хирели Капулетти,

В чьи раны можно вкладывать персты

И шевелить перстами – ого-го! –

Для наслажденья муками врагов.

Мне снилась Розалинда. Наша старость

Была вполне приемлема. Родня

Едва ли не молилась на меня,

Поскольку им осталось и досталось,

И даже преумножилось. Кто щедр,

Тот счастлив, и велик, и вообще.

Святой отец! Я к вам являюсь ночью

Не для того, чтоб пугалом служить.

Сейчас меня вы видите воочью,

Я вижу вас, вы живы, мне не жить,

Но пусть вам скажет мой тоскливый взгляд:

Святой отец, я спал, я видел ад [2].

Месяц объявил себя Мессией,

Сходит с неба, людям во спасенье,

Он рогатый, желтый и красивый,

У него в ладонях гром весенний.

Скоро месяц спустится на землю,

Скоро будут ласточки и зелень.

Увы, интеллигенции

Не видеть индульгенции,

Прощения грехов —

Воздастся без сомнения

Существованью гения

Вне песен и стихов!

Мой грустный ангел, белый мой Пьеро,

Берет с помпоном, крылья с бахромою —

По-моему, сумою и тюрьмою

Мне не отделаться. Летит твое перо

Над целой жизнью, спряденной хитро.

Придет потоп – вода меня не смоет.

Ожидают падения,

Чтобы без нападения,

Чтобы сам оступился,

И как в пену да с пирса…

Балансирую на канате —

Нате!

Каждый второй – Шекспир. Каждый седьмой – Гомер.

Как Бержерак, пьяны. Как Пастернак, угрюмы.

Трюмы жирком полны. Водкой залиты трюмы.

Литературный мир, литературный мир.

Бражники, болтуны. Критики полумер.

Каждый седьмой – Шекспир. Каждый второй – Гомер.

Ах, приму лиху беду на щит,

Аж беда сыграет в ящик —

Было много разных будущих,

Мало было настоящих.

Загляну, хитрец, за угол бытия —

Кто идет по переулку? Ты и я.

Не пожилой – поживший,

Оружья не сложивший,

Седой, помятый, тёплый…

Мячом разбиты стёкла.

Мальчишка – тень в стекле.

Завидую вослед.

Долго ли, коротко, поздно ли, рано,

Как ни насилуй струну,

Форте всегда переходит в пиано,

Чтобы упасть в тишину.

В этом паденьи – начало начал,

Там узнаёшь, для чего ты звучал.

Он был морален и духовен.

Являя сверстникам пример,

Он знал, что был глухим Бетховен,

И знал, что был слепым Гомер.

Имея слух, имея зренье,

Он мнил себя венцом творенья.