Галактион Табидзе - Стихотворения

Порядок призрачен — и строг.
Плывут небесные армады
На вечереющий восток —
Без флагмана и без команды.
И в ясность привести пора
Видения, воспоминанья.
Дредноут — синяя гора —
Воинственные очертанья.
Но я представить не могу
Того, что помню… понимаю…
Челнок истлел на берегу,
И борозда в песке — прямая.
Но как торжественно горят
Небес прогалы долевые
И сумрачных и сизых гряд
Края кудрявые кривые!
Так блещет флотская латунь.
Салют победы! Стоп, флотилия!
Нас обнял берег, как июнь,
Как возвращенная идиллия.

Пустой духан. Попутчик хмурый
Не веселеет от вина,
И, очевидно, правы суры,
Что ненависть на всех одна.
На всем разлив ее безбрежен.
«Как холодно», — он молвил вдруг
И поднял взор — и вспыхнул Нежин,
И озарился Петербург.
Ему вина я налил. Бурку
Накинул на плечи. «Мерси, —
В ответ он благодарно буркнул,
Продрогнув на святой Руси. —
Вино без крови, дом без крова…»
— «Мне в Имеретию, а вам?»
А он молчит: примерзло слово
К его страдальческим губам.
Однако верно: дом без кровли,
Совсем пустой — и мы вдвоем.

Лишь филина глухие вопли,
Да небо смотрит ноябрем.
Хозяйка где? Была — пропала.
Кто плачет там? Немой слуга?
Темно и ветрено. Опала
Листва на синие снега.
Какой слуга? Так плачет Демон,
Когда смирится гордый дух.
Душа летит к своим пределам,
Распространяющимся вдруг.
Порою смутною ночною —
Как мальчик в зыбке лубяной —
Рыдает Демон за стеною,
Опомнясь на земле родной…

Похмелья легкая прогорклость
И спутник строг — но ясно мне:
Безвыходная твердь расторглась —
Блажен рыдающий во сне!
Так что же делать? Рифмовать
Послушные воспоминанья?
Единственная благодать —
Освобожденное страданье?
Не это, нет, я величал
Свободою — свободы крестник,
И безвременья янычар,
И будущего провозвестник!

Когда в Цицамури убили Илью,
С ним нехотя век величавый скончался.
Но мост феерический в небе качался,
Когда в Цицамури убили Илью.
Здесь раньше цвели пасторалей луга,
В садах пожинали плоды просвещенья.
Как трудно найти мне слова утешенья,
Как просто я пел и влюблялся тогда.
А время войну предвещало садам,
И дни, как в театре, меняли обличье,
Но славных имен роковое величье
Гремело по весям и по городам.
Настал год восьмой. Но грядущий пример
Маячил мне тенью лишь в снах вожделенных:
Плыл «Даланд» по волнам восставшей вселенной,
И ветер пророчил мою «Crâne aux fleurs». [21] «Череп в цветах» (франц.). — Ред.

Вы обитель свою нарекли «Пимодан».
Пусть всегда ее красят цветы Деляроша.
Нас любви и чудес убаюкал обман,
Зеленеющих лавров недолгая ноша.
Это время нам светит, как чистый кристалл!
В каждом жили Лозенов и Брюммелей грезы,
Но куда-то исчезли из праздничных зал
Живописцы, поэты и девы-мимозы.
А слепые потоки тех памятных дней,
А слепые потоки, легки и прекрасны,
Нашу жизнь украшали легендой теней,
Скромный домик сверкал, словно замок алмазный,
В нем мы спорили громко о сути вещей,
В рифмах века искали грузинские ноты.
Где сегодня игравшие в жерле ночей
Эти «крылья валькирий» и эльфов полеты?
Завершен этот путь, весь в колючих шипах.
С той поры по каким нас путям не носило!
А теперь я один, как церквушка в горах,
Провожаю предсмертной улыбкой светило.

Горит в огне любовный лепет…
Слова оставили меня.
Клубится мрака черный лебедь
Над красным лебедем огня.

Погибли милого былого
Несбывшиеся письмена.
Любовь — как поле Ватерлоо.
Возмездье. Утро. Тишина.

Взывать к прошедшему напрасно,
А будущего — не хочу.
Кругом — растерзано пространство.
Оглядываюсь и молчу.

Горят безумные посланья —
Огнем надежду утоли!
Опять — рекой — воспоминанья
Нахлынули — и понесли…

Поэта блажь — он часто вспоминал
Тебя, и вот сравненье: ты и осень.
Напрасно луч я в яхонте искал,
Увы, и он пропал, и ты, и осень.

Сегодня ночь бежит, темным-темна,
И Вельзевул усердно ветры гонит.
А ты сидишь и плачешь у окна,
Любовь ныряет, как челнок, и тонет.

Но памяти в беспамятстве служа,
Пощады друг у друга мы не просим.
Пустыня — сердце, но родник — душа,
И снова: ты и осень, ты и осень.

Глициния. Лестница витая.
Осыпавшаяся листва,
Чеканная и золотая,
Лежит воздушно — как слова.

Над городом простерта
слабо
Мерцающая пелена,
И ранних сумерек баллада
Тому причина и вина.

Их бледно-розово-янтарный
Меня тревожит колорит
И больше, чем пожар Верхарна,
Воображенью говорит.

Предгорья — караван печальный.
Бредет обитель «Саване»
Вослед сутулой Арсенальной
Неведомо куда
вовне.

Страшись метафор, как навета!
Стояли обе — а потом —
Одни водовороты света
На месте ровном и пустом.

Открылся берег протяженный,
Раскат на северо-восток,
И сумрак сизый, свет тяжелый
На краски города налег.

И ты — единственная милость —
Как я тебя уберегу? —
Мне на мгновение явилась
Седая — в пепле и в снегу.

Разлад, погибель и сиротство…
Не надо!
Боже, ослепи…
Прости…
Дай — видеть,
быть,
бороться,
Благослови и укрепи!

Мтацминды остов.
Небосвода
Свет уходящий — и туда
Ведут ступени эшафота,
Как пишут эти господа.

Не поведут их на закланье,
И Час Судьбы они проспят —
Но, взыскан прежде
и заране,
Пророчествующий распят!

А непосильный крест разлада
Давно и строго утвержден.
Постой, постой, моя баллада:
Не спит мой город,
верит он…

С мечом кровавая Беллона
Стоит на древнем берегу.
По всей земле цветут знамена,
И время согнуто в дугу.
Мы гнали поезда к Тавризу
И воли наглотались всласть,
И в жертву новому Фазису
Кровь наших братьев пролилась.
Кипят Тбилиси и Батуми,
Мятеж с природой говорит,
И, как высокое раздумье,
Орел над родиной парит.

А в дальнем и глухом приделе
В невозвратимой тишине
Тонул и плыл Светицховели
При бледно-огненной луне.
В туман окутанная Мтквари
Идет, влекомая луной,
Между домами и церквами
Широкой призрачной волной —
И с тихим лепетом безумья
Уснувший город залила…
Ночь — ни звезды. Луна-колдунья,
Вода, кресты и купола.