Галактион Табидзе - Стихотворения

Когда стоит поэт у моря на пороге,
Блюститель кораблю, наставник парусам,
Прав каждый шаг его и каждый окрик строгий.
Его никто другой, лишь бог осудит сам.

От пенистых пучин поэт один успеет
Всевышне глянуть так, чтобы войти как гость
В запретное туда, где всех надежд успенье,
Где издавна мечты ложатся на погост.

Хоть славы домешай, хоть пряностей азарта,
Равно бесцветен мир, его линялый тон.
Галактионов век наступит, да не завтра.
Ну что ж, повременим, мой друг Галактион…

Есть полости пустот, где в мороке бессонном
Надрывные крыла взметают пустоту.
Глядишь — и воспоют архангельские сонмы
И ну благовестить пришедшему Христу.

Восплачут небеса, когда пригасят светоч,
Себе же воскричат неслыханный укор.
Из пьяной синевы ваять возьмется вечность
Тебя, поэт, тебя — на постаменте гор.

Всё кончено. Ты за закрытой дверью.
Прокаркал ворон. Полночь. Вот и я.
Лежишь в гробу — неведомым шедевром,
Загадкой века, тайной бытия.

Лишь небесам дано с тобой сравниться
И прикоснуться облаку дано.
Твой живописец не успел родиться,
А Гойя отшумел, увы, давно.

Кто голод кисти и резца насытит,
Чтоб красота осталась красотой?
И где же, где сегодня тот Пракситель,
Которому под силу облик твой?

Где страсть? Где воодушевленье?
Готье! Скорей сюда твои тома!
Не вырваться из рокового плена.
Как Паганини, я схожу с ума…

Родные не узнать просторы —
Метелью всё заметено…
«Давно ли?» — вопрошаю горы,
И горы отвечают хором:
«Давным-давно! Давным-давно!»

Сошлись замшелые громады,
Доносит ветер чей-то стон…
«Не Амиран ли, бога ради?»
И эхом отвечают пади:
«Не умирал он! Это — он!»

Куда я эту боль припрячу?
Уже не мил мне белый свет…
«Всё ли потеряно?» — я плачу.
И лес, как будто наудачу:
«По-те-ря-но!» — гудит в ответ.

А Терек пену извергает
И, низвергаясь с вышины,
Свергая камни и сверкая,
Спешит в объятья тишины.

А к ясному челу Казбека
Плывут туманы испокон,
И оседает с неба млеко
Под колокольный перезвон.

О Терек, ты моим потерям
Счет не веди и не рыдай,
Но милым незабвенным теням
Поклон мой низкий передай!..

Сошлись замшелые громады,
Доносит ветер чей-то стон…
«Не Амиран ли, бога ради?»
И эхом отвечают пади:
«Не умирал он! Это — он!..»

Я жаждал вкуса родниковых вод
И ветра над грядами острых скал,
Я шел вперед, и падал, и вставал,
И, встав, опять упрямо шел вперед.

Когда зловеще щелкали курки
И гром орудий не стихал во мгле,
Я был во власти лишь одной тоски —
По травам, по колосьям, по земле!

Вдали мерцала лишь одна свеча
Над старым садом дедовским. А здесь
Шумел свирепый вихрь и, трепеща,
Лес от разрывов содрогался весь…

Небо скучной прозой
Силится сиять.
А поют о розах…
Их ли воспевать?

Вот и журавлиный
Протянулся клин.
А строчат терцины…
Нам ли до терцин?

И о чем толкуют
Реки — не понять!
Я тебя целую…
Время ль целовать?

Идите же с миром! Прощайте отныне!
Стихи мои, время расстаться сейчас!
Но сколько ночей ни промчится, ни минет,
Меня не покинет лишь память о вас!
Желаю удачи в пути небывалом,
В дорогу одно лишь напутствие дам,—
Лишь правда послужит по совести вам
И верным щитом, и надежным забралом.
Примите как должно хулу и нападки
И не отступите в борьбе ни на пядь,
Летите, летите вперед без оглядки,
Неся утешенье успевшим устать.
Скажите уставшим, что жаждет железо,
Что золото спелости — жатве к лицу,
Что клонится колос от силы и веса —
Раздолье и радость жнецу и косцу.
Прощайте, родные!.. Летите, летите
Сквозь штормы и штили крылатой толпой,
Дыханьем людей и дыханьем событий
Согрейтесь в пути и вернитесь домой.

Приносит телеграмма весть о смерти.
Дрожит в руках раскрытая газета.
(Ушел… Скончался… Умер… Опочил…)
Любое слово — точно выстрел в сердце!
Не тем ли некролог невероятен,
Что не было предчувствий и казалось —
Ты, точно стены крепостные, вечен.
И — вдруг — внезапно — сразу, как затменье,
Всё заслонило имя в черной рамке.
Давно ли в той неслыханной метели
Поэты уходили чередою
От нас, как тени. В этот час над ними
Дымилось кровью зарево пожара
И огненные сполохи разрывов
Высвечивали ночь. Но в этой буре
Ты выстоял. Так отчего же ныне —
В затишье — мы прощаемся с тобою,
Как с воином, как с витязем последним,
Певцом великих наших баррикад?

Почувствовав приближение смерти,
Я окликну своих демонов
И попрошу их захлопнуть все книги,
В которых хоть что-то может напомнить
О пылающих и рухнувших зданиях.
Пусть они приподнимут лишь единственный занавес,
Скрывающий солнце, —
Там, где, кроме тебя, ни единой души.
Мысль о разрушенье — мгновенная вспышка,
Когда из души уже выжата жалость
И изгнана последняя любовь.
Разум молчит.
Он околдован и прячет стыдливо свой свет от меня.
Но занавес поднят, и я всматриваюсь
Лишь в одну занесенную снегом тропинку,
Издали доносится гул
Мутных проулков и улиц, мостов, мостовых.
Уже вплотную — туманы, и мгла, и колокольные звоны.
Я чувствую себя продравшим глаза ихтиозавром,
Который спросонья слышит призыв разъяренного ветра:
«Вселенная, тише!
Вниманье, Земля!..»
Яростный клич взлохмаченного оратора,
Сливаясь с волнами людского прибоя,
Самумом и шквалом
Обрушивается на нас.
И тут —
Небывалым, неслыханным и несказанным хором
Гудят пространства земных площадей:
«Вниманье, Планета!
Вселенная, тише!..»
И повелительный голос
Влечет за собой на трибуны толпы и сонмы,
И самозабвенный порыв неистовой массы
Мгновенно поднимает на ноги весь Петербург —
От богомольной Лавры до богохульствующих манифестантов.
Восторг и безумье,
Проклятья, угрозы и воодушевленье
У меня на глазах сливаются в элизиум сумерек…
Внимание, мир!
Вперед, мирозданье!
Слушай, Земля!
Человечество, внемли!