Галактион Табидзе - Стихотворения

Нам жизнь открылась в дружеском привете,
В самозабвенном трепете любви,
И знаем мы, что ныне чувства эти
Доподлинны, — они у нас в крови!..

«Мы победим, мы победим!» —
Так мыслим мы, с зарей вставая,
А вечерами, отдыхая,
Дела былые песней чтим.

Существованья каждый миг
Для нас овеян светлым маем,
И дни грядущие листаем
Мы, как страницы новых книг.

Мы на своем всегда стоим,
Под каждой строчкой дату ставим
И с верой календарь листаем:
«Мы победим, мы победим!»

Город не спит ночной.
Быстро окно открой,
Чтоб трамваев, авто
Загрохотал поток.

Слышишь, радость звучит?
Звук ликованья поймай
И по столу раскидай
Сочные эти лучи.

Улови этот свет,
Дивной музыки ход.
Бремя прожитых лет
Сбрось и иди вперед.

Облако — розовый пар —
В бровь уперлось лесов.
Женщина, кутаясь в шарф,
В город спешит на зов.

Около школы смех,
Сельских девушек рой.
Воля! Радость для всех.
Шире глаза открой!

Над изумрудными теми долинами
Льды голубые встали на страже.
Любо оттуда оку орлиному
Вмиг охватить низины и кряжи.

Фазис ревет под нагорьями старыми
С грустью и бешенством попеременно,
Словно он, порабощенный чарами,
Рвется к иной судьбе современной.

Некогда в залежах руд ископаемых
Было руно золотое нетленно.
Ныне на светлый путь вступаем мы,
Как аргонавты новой вселенной.

В пути недобром, бросив кров,
Я песнь услышал, ибо верил.
Теперь я знаю, кто доверил
Мне голос моря и ветров.

О, выявленный в споре звук,
Отдавшийся другому звуку!
О, шум, покрывший всю округу
И тысячи других округ…

Отягощенные, лениво
Под летним ветром гнутся нивы;
Блеснут то серебром, то сталью,
То белой, облачной эмалью.

И снова, солнцем залитые,
Лежат, как шкуры золотые.
О, сколько тигров здесь убито!
И прямо на поле забыто…

Видишь, набросив на плечи нарядную чоху,
Встав над руинами древних скрижалей и плит,
Золотоволосая, юная наша эпоха
Нового «Витязя в тигровой шкуре» творит.

Видишь, как в хмурых горах, среди вечного снега,
Вешнего утра звенит золотая струна,
Так золотыми лучами на склонах Казбека
Майское солнце выводит свои письмена.

Пойми, что не дается право
Погибнуть иль свернуть с пути!
В Клондайк, обвороженный славой,
Я должен шхуну привести.

Широко разольются зори,
Мне возвращенные давно.
Пускай судьба со мною в споре, —
Мне отступать не суждено.

О дух мой, в испытаньях выстой,
В однообразье тусклых дней!
И примирительную пристань
С цветами — воспевать не смей!

Высоко лежит и полого,
Тихо клонится даль ко сну:
Пламенеющая дорога
Рассекает голубизну.
И последней стрелою пламени
Мгла кофейни просквожена…
Эта пауза в памяти,
Незнакомая тишина…
Из-за давности эпизодов —
Звон в ушах и судьбы наплыв.
В расписании пароходов,
Соответственно, перерыв.
Слабо дрогнули где-то около
И застыли колокола…

Гул, толпа — одиночества облако,
Прибывающих — без числа.
С полотна Веронезе, право,
Незнакомка сошла на пирс.
Тихо стала у трапа,
Где мелькали и торопились.
И, угадывая мгновенье,
Подошла сама, назвалась.
Помню пальцев прикосновенье.
Я сказал: «Вот розы для Вас».
Время было вечернее,
И Батум — как сейчас —
То — заоблачное — свечение —
Лебединый полет — Кавказ.
Мы сходились легко и быстро,
Невзирая на разнобой:
Денди — я и она — курсистка,
Очарованная толпой.
Нет, не облако одиночества
Веронику влекло, увы, —
То врожденное отрочество…
Нике — статуя без головы…
Я смеялся: «Вэра да вэра,
Нике!»
Полнились колокола,
Зачиналась другая эра,
И граница повсюду шла.
Мы расстались: она — в печали,
Я шутил, как велит мой клан.
Те же розы на том же причале.
Социалистка — батумский Глан…
Ах, мы шутили,
Мы всё шутили
Между картами и вином,
Как на судне при полном штиле,
Как на шлюпке — вверх дном…
Не печальтесь, играйте
Жизнью, смертью и всем…
Восемнадцатый год в Петрограде —
Это лет через семь.
Обращаются в прах иллюзии
И, позвольте сказать, — в помет.
Вдруг слова:
«Нет прекрасней Грузии!
И никто меня не поймет!»
Две подружки в военном, кожаном.
Вероника — спиной ко мне.
Я в жару — в кафе промороженном,
Голова у меня в огне.
«Там сейчас расцвели мимозы,
Там живет один человек…
Розы мне подарил — и розы
Оказались — навек.
Хоть на крыльях туда бы рада!
Там бы надо установить
Диктатуру пролетариата
И бандитов переловить.
Сволочь белую к стенке…»
«Белый»
За спиной у нее сидит —
Полумертвый, окоченелый
И, оказывается, бандит.
«Если что… Подруга, запомни:
Дуб над пропастью, там гора…»
— «Хватит, Верка!» — «Нет-нет, исполни
Всё до точки». — «Айда, пора…»

И на улице не узнала —
Долго вглядывалась сквозь снег:
На другом берегу канала
Подозрительный человек…
Как узнать, если всех дороже,
Если в жизни твоей — один?
Извините… Да это что же…
Не бывало… Разбередил…
Мы шутили, мы век шутили
Между картами и вином,
Как на судне при полном штиле,
Как на шлюпке — вверх дном.
Одиночество на чужбине…
Вы не пробовали замерзать?
Неизведанное доныне
Наслаждение, так сказать.
Превосходно! По этому поводу
Парадоксов кладезь — мороз!
Это дух мой бродит по городу
Или сам я — в поисках роз?
Чтоб согреться, надо раздеться,
Уверяю вас… Тут пальба…
Здесь прошла — мимо сердца
Пуля-дура — как и судьба.
Крикнул, падая: «Вероника!»
Небо — стены — твое лицо
Надо мною тогда возникло,
Слава богу… в конце концов…
Умер я — совершенно счастлив…

Петроградская сторона,
Воскресения день ненастлив.
Где — она?
Неужели — горячка, грезы?
Кто стрелял? Хорошо бы — ты…
На стекле голубые розы,
Фосфорические цветы.
Или — Верка та — револьверка
Уложила, и все дела —
Полубелого, недоверка —
И метель его замела —
Хоть не ведала, хоть случайно…
Но
была ли та благодать?
Или не было?
Чрезвычайно
Мне хотелось тогда узнать.
Небеса непроглядно серы…
Но — лицо… О господи, нет,
Ничего, кроме чистой веры,
Не прошу на остаток лет!