Константин Большаков - Пета. Первый сборник

1. Подлежащее – неопределенная функция пространства и времени субстанций.

2. Сказуемое – определенная функция пространства и времени движения.

3. Сказуемое приведением неизвестных подлежащего к определенности.

4. Равенство подлежащего со сказуемым.

5. Определение, с ограничением функции определяемого, в даянии нового направления определяемому умножением на часть определяемого (определение).

6. Возведение определяемого в степень синекдохой.

7. Сказуемое интеграл по дополнениям и обстоятельствам.

8. Ограничение дополняемого дифференциалом функции дополнения и определения.

9. Обстоятельство времени – дифференциал по I.

10. Обстоятельство места – дифференциал по x, у, z.

11. Прочие обстоятельства – дифференциал по I, x, y, z.

12. Несколько сказуемых при подлежащем – интеграл главного.

13. Соединение подлежащих сложением.

14. Сравнение мнимое тождество восприятия.

15. Метафора в подставлении тождества.

16. Образ первой степени – сравнение, второй – сравнение сравнения.

В августовской книжке «Русской Мысли» за 1915 г. напечатана статья г. С. Булгакова «Труп Красоты» – о картинах Пикассо – Всегда вообще получаются жалкие вещи, когда о художнике начинает писать человек, которому до живописи, как до Южного полюса, но статейка г. Булгакова – все же нечто вовсе особенное. Беззубое шамканье мистики; – рев цепного пса на вольного бегуна… – что делает безумец Пикассо, ах он бесстыдник: а посадить его в геенну огненную! Вот отец инквизитор начинает по своему инфернальному кодексу обвинение, – в картинах П. Пикассо найдена «некая черная благодать», ежели их повысить рядом с вещами Беато Анджелико, то они испепелятся, – о тащите же, братья – «лисицы», Пикассо in loco tormentorum! Но что толкает г. Булгакова на это обвинение? ах, дело просто, – у страшнейшего процесса над несчастным relaps'ом самая институточья подкладка. Это, видите ли, впечатления личные г. Булгакова от Пикассо! Скажите, какой импрессионизм! Милейший Иван Александрович, душка, – да давно ли вы поступили в инквизиторы? (Старый знакомый! – теперь все объясняется!) Громовое хрипение, шип змеиный, ладан и святая вода – ах г. Булгаков, чорт вовсе уж не так боится ладана, как вы думаете! О тишайшее болотце мистификаторских мистов, – о, грязнейшее обвинение художника! Вы боитесь, г. Булгаков, повесить к себе на ночь вещи Пикассо? Вы дрожите от ужаса перед прекрасной Reine Isabeau? – а не вам ли это ваш же облик кивает из под гениальных лессировок Пикассо?

Оставьте Пикассо, отец инквизитор! Мрак не перед вами, нет, – он укрыл серым пиджачком ваши же плечи; Пикассо здесь не причем. Труп Красоты зловонящий вы таскаете за собой! – не ложитесь спать с собой рядом – это будет много удачнее.

А. Юрлов

1. Далекие сини. Все краснее и краснее они. И вот вылезает двурогое солнце. И сини – не сини, а кровь, и струится она от великого, а он выходить, – двурогий, кроваво-красный. Поднимается, струясь в голубые краски и желчь.

2. Гор, великий гор, стоит он и глядит на солнце великое, как оно восходить, и мысли вне гора: так восхожу я.

3. Я был язычником, но уверовал и отрекся от всего, что земное. Я преклонился перед лицом Его. Я бросил чувства свои, и они отошли от меня. И так я ученик Того, кто раньше меня.

4. И встает гор на колени и молится на восток, а на востоке поднимается светило великое. За гором: Я бросил сострадание мое и жалость мою и пошел за Тобою.

5. Я бросил богатство мое и гордость и вот на коленях я, ибо я кроток, как Ты.

6. И прошу я от Тебя чтобы славилось имя Твое и пришло царствие Твое и чтобы нарекся я сыном Твоим. К Тебе говорю я, Великий.

7. Сорок дней голодал я и не взалкал но на-стал сороковой и взалкал я. Ты же камни возложил вокруг меня.

8. Я вижу того перед и говорить он: ты взалкал – так преврати камни в хлеба и говорю я ему не одним хлебом живет человек, ибо знаю я учение Твое и как говорил Ты.

9. Тогда вижу, что ставит тот меня на крышу храма Твоего и говорит мне – прыгни и спасут тебя Ангелы Бога твоего и не падешь ты.

10. Но ответил я: не искушай Бога твоего . . . . . . . . . .

11. Но горе мне: я вижу гору из гор и на ней ты и говоришь мне: поклонись мне, отцу твоему и отдам тебе все царствие мое, как отец сыну.

12. Вон, смотри, дребезжат краски городов моих. Велико царство мое. Так пади ниц.

13. Но встает гор с колен. Велико безволие его, говорится ему, велико смирение его, ибо я был сыном его и отныне сын – . . . .

14. Так исчезни искуситель души моей, ибо безволие мое велико. Я тот, которого уничтожила природа собой. Я вижу очи яростью полны. Но мало этого.

15. Должное исчезновение твое. Куда бежишь. Ты исчезни, дух, проклятый мною. Вот сокращаются мускулы твои и меньше тело его, и тонет, проклятый, в лазурях своих. О велико владычество Твое!

16. Я пойду в землю и уничтожу ее. Я пойду в ад и закрою врата адовы и погибнуть грешники; да пойдут в рай братья мои, коих нет, ибо все. Слава мне. – Так говорит пророк гору.

17. Захочу я и заговорить природа вся, ибо сила твоя, гор. Вот говорю я: обрасти пустыня травой и обрастает она. – Таков голос пророка гору.

18. И воистину обрастает пустыня вся и зеленеет трава на ней. Так, слава ему!

19. Вот обросла пустыня травой; говор за гором; и пойду я в царствие мое на воздусях.

20. И не стало гора, ибо он вверху. Он летит и земля кивает головою своею. Слава Ему.

21. И двурогое тело потемнело, ибо не нужен свет, ибо слышен голос от гора: да будет свет.

22. Вот скрылось солнце, а лазуревые зори сами потекли и дохнули теплом, и густо окутали землю.

23. Заиграло все своим блеском, и закручинилось солнце двурогое, – там: ибо нет нужды в нем.

24. И чувствовало все силу Гора и признало его, ибо видели они, когда молчал он – живи и живется; умри и умерло.

25. А он, единый, свершал путь свой на небо к тому городу, что зовется «город ясный», и управляет городом Мардук великий, говорящий: бог – я.

26. Лети туда, великий учитель, ибо нет сильнее тебя. Лети вселенный и бесконечный, ибо царствие твое близко.

27. Слава тебе!

1. Город великий. Лепечут, щурятся, играют игрушки города. Прекрасное сияет в лазурях; и словно соломенное выделяется небо, безграничное, куда-то стремящееся, усеянное пшеницей двурогого.