Константин Большаков - Пета. Первый сборник

Признаемся: мы несколько заплутались. Нельзя же всерьез, говоря откровенно, нам, напитанным, упитанным и пропитанным амбрами, бензоями, розами всех сортов, от пафосских до санкт-петербургских включительно, нельзя же нам, повторяем, серьезно говорить о том, что несколько доселе совершенно незаметных молодых людей – без беллетристического опыта, без эрудиции Тартарена Тарасконского, без десяти лет бесплодных полемизирования за плечами – могли бы своими силами расчищать маленькую тропинку в заросшем всякою дрянью болотистом лесу, – том самом, который лишь недавно был так старательно расчищен под Людовика XVI-го.

Звероподобные драконы, на которых – какие только дамы не сидели! – спять в своих оглоблях с дрянной мишурой или мирно пережевывают услужливо им подсунутую жвачку подогретого негодования; великая колесница мирно села на один бок над хрупнувшим пятым колесом, – знатные иностранцы, принимавшее это диковинное видение за простой, но удобный кафэшантан, вновь очень любезно настаивают на том, чтобы им показали ту прелестную la kliukva, развесистые ветви которой хоронят под собой вопли богоспасаемой родины, и вовсе не интересуются вышеописанной повозкой.

(Увы, Редактор, увы, Государь мой, нам даже некуда попятиться, ибо давно уже мы – пилоты блаженных стран – возникли и возникали вверх пятами!) Одиноко чертыхается в душном и раскаленном воздухе пустыря запоздалый дачник, мимоходом севший в калошу величавой колесницы. Яростно хлопает он из усовершенствованного «пугача» системы «Джек Лондон» по ребрам похрапывающих драконов, но, в ответ на сей дикий и некультурный презент, слышит он совершенно неожиданно – голос чудесный из волшебного леса:

– Войдите!..

Бедняга вытирает пот со лба и злобно бормочет: «То есть, чего только в голову не лезет в такую жару…» А над лесом высоко и нестерпимо сияет Аркадий Аверченко.

Подлинно: дрянная история! Подлинно: не завинтить ли нам сегодня с болваном? Теперь как раз эта порода вновь поднялась в цене и милое сие занятие приобрело даже несколько космический отпечаток.

Извиняюсь под конец: конечно, я, как Вы, вероятно, уже изволили заметить – совершенный профан в делах, до литературы касательных. Но ведь и младенцам гениальные идеи в голову приходят; если не ошибаюсь, так некто их особливо к тому способными считал. А посему и мне позволительно предполагать и предлагать. Представьте однако себе: какое бы чудное и прекрасное для взора тихое единодушие воцарилось бы у нас, как завинтили бы все разом. Только бы и слышно было: – «Вы, милостивый государь, играете, как сапожник!.. Ах, батюшки! – у меня валет сам друг на руках, а этот дегенерат объявляет – малый шлем на пиках!..» и так далее. – Примите и пр.

Г. Айгустов.

Тюмень. 15 марта 1915 г.

Красное в черное. Хроника 1830 г. СТЕНДАЛЯ(Генриха (?) Бейля). Перевод Анастасии Чеботаревской. М. Тт. I и II. К-во К. Ф. Некрасова. 1915. Т. I. Стр. 2 (нен.) + 365 + 5 (нен.). Т. II. Стр. 385 + 1 (нен.) + 11 + 4 (йен.) Ц. за оба тома 2 р. 50 к.

Мы готовые утверждать, что даже в самом слове Стендаль есть нечто ясно уловимо прекрасное и привязывающее к себе читателя. Изящество Стендаля превосходит все, что может быть достигнуто в этом роде, все превосходные степени похвал могут быть приложены к исключительным его творениям. – Стендаля опять начали читать; кроме цитуемой книги вышли недавно «Итальянские хроники» и «О любви». И вероятно для современного читателя Стендаль может послужить чтением возвышающим и освежающим.

Старинный роман повествовал просто и незлобно: любящие жарко любовники подвергаются всяким испытаниям, разделяющим их сердца, – это, формально, все. Современника действующая ныне «литература» приучила к иному роду словесности. Нынешний роман построен на иных началах, – и это: неизвестно чем сопряженные в некотором виде единопожелания, два лица, твердо желающие победить условными выкриками «победоносной» страсти свою существенную дезорганизовывать и агуманизм, – довольно неуклюже и достаточно юмористично пытаются установить свой личный приоритет в ими занятом мире. Нескладная смесь буффонирующих парадов, тысячи «жалких слов» приводят читателя таких шедевров в некоторого рода опаснейшее умоисступление. С одной стороны (так рассуждает бедный читатель) это – жизнь, с другой стороны это – чорт знает что. Кода подобное изображение жизни (продолжает свое рассуждение читатель) есть не только вещь прелестная, но есть и долг, так сказать, граждански каждого порядочного писателя. Но когда сие восходить к виду чистого безобразия и бытовой роман как то весьма уклончиво и гибко, однако неуклонно, склоняется к роману бульварному – читатель начинает затрудняться. Честный русский читатель не то что не любить: нет, он просто плохо переваривает психологические передержки.

Ах, старинный роман был пресен. Современный же роман, спрессованный под прессом простейшего облыганья своих персонажей – напоенный чернейшими чернилами (ибо другого материала откуда взять всюду поспевающему автору?) черной неблагодарности к дарам собственного интеллекта… ужели это такой уж деликатес? Справедливые боги! да ведь это дыромоляйство и футурнстичничание самого заштатного толка! – Жеваная бумага под анилиновым соусом, предлагающаяся как самая животрепещущая новость «всех столичных и также и других стран Европейского материка».

Ах, как нестерпимо надоел анилин! – эта химически чистая пародия на чистоту couleur locale! Роман – хорошо ли это вообще? но если так, то пусть здесь будет великая игра глубоких и живых стремлений: да увлечет нас катаклизм страсти и сострадания. – И эти моменты живой жизни ясно выделают нас из ее печального подобия в «Красном и Черном» прекрасного Стендаля. Мы не будем рассказывать фабулу романа, дабы не испортить наслаждение тому, кто впервые будет читать это произведение. Но все действия гениального несчастливца увлекут нас совместно с легкими ремарками автора, из которых каждая достойна бессмертия – и ни одна не собирается в мгновение ока порешить со всеми еще нерешенными проблемами при помощи глубоко негодных средств: печального и ложного мудрствования, торопливо и подозрительно задержанной оторопи… все того же консервируемого карболкой анилина.

Перевод г-жи А. Н. Чеботаревской весьма литературен [3] Во всех отношениях превосходит перевод Чуйко. однако мог бы быть более свободен от современных выражений. Удивил нас так же и некоторый (положим мало симпатичный) персонаж Стендаля, коего переводчица именует сперва Ранбо, потом Рамбо и наконец Ренбо. Незачем также было менять и обычное написание имени Анри Бейля на Генриха Бейля. – Издана книжка прилично, цена недорога. Обложка (серо-зеленая с черными и красными шрифтами) хроники в издании Некрасова более приличествовала бы учебнику дентриатрии.