Константин Батюшков - Полное собрание стихотворений

Я вижу тень Боброва:
Она передо мной,
Нагая, без покрова,
С заразой и с чумой;
Сугубым вздором дышит
И на скрижалях пишет
Бессмертные стихи,
Которые в мехи
Бог ветров собирает
И в воздух выпускает
На гибель для певцов;
Им дышит граф Хвостов,
Шихматов оным дышит,
И друг твой, если пишет
Без мыслей кучи слов.

  которого судьбы премены
Заставили забыть источник Иппокрены,
Не лиру в руки брать, но саблю и ружье,
Не перушки чинить, но чистить лишь копье;
Заставили принять солдатский вид суровый,
Идтить, нахмурившись, прескучною дорогой,
Дорогой, где язык похож на крик зверей,
Дорогой грязною, что к горести моей
Не приведет меня во храм бессмертной славы,
А может быть, в корчму, стоящу близ ворот.

Тебя и нимфы ждут, объятья простирая,
И фавны дикие, кроталами играя.
Придешь, и все к тебе навстречу прибегут
    Из древ гамадриады,
  Из рек обмытые наяды,
И даже сельский поп, сатир и пьяный плут.

Цветы завянут все, завоют рощи дики,
Слезами потекут кристальны ручейки,
И, резки испустив в болоте ближнем крики,
Прочь крылья навострят носасты кулики,
Печальны чибисы, умильны перепелки.
Не станут пастухи играть в свои свирелки,
Любовь и дружество – погибнет всё с тоски!

А ныне мне Эрот сказал:
«Бедняга, много ты писал
Без устали пером гусиным.
Смотри, завяло как оно!
Недолго притупить одно!
Вот, нА, пиши теперь куриным ».

Красавиц я певал довольно
И так, и сяк, на всякий лад,
Да ныне что-то невпопад.
Хочу запеть – ан петь уж больно.
«Что ты, голубчик, так охрип?»
К гортани мой язык прилип.

Чтобы любовь и Гименей
Вам дали целый рой детей
Прелестных, резвых и пригожих,
    Во всем на мать свою похожих
    И на отца – чуть-чуть умом,
А с рожи – бог избавь!.. Ты сам согласен в том!

Быть может, их Фетида
Услышала на дне,
И, лотосом венчанны,
Станицы нереид
В серебряных пещерах
Склонили жадный слух
И сладостно вздохнули,
На урны преклонясь
Лилейною рукою;
Их перси взволновались
Под тонкой пеленой…
И море заструилось,
И волны поднялись!..
. . . . . . . . . . . . . . .

В земле туманов и дождей,
Где древле скандинавы
Любили честь, простые нравы,
Вино, войну и звук мечей.
От сих пещер и скал высоких,
Смеясь волнам морей глубоких,
Они на бренных челноках
Несли врагам и казнь и страх.
Здесь жертвы страшные свершалися Одену,
Здесь кровью пленников багрились алтари…
Но в нравах я нашел большую перемену:
  Теперь полночные цари
  Курят табак и гложут сухари,
  Газету готскую читают
И, сидя под окном с супругами, зевают.

То думал видеть в нем героя
В великолепном шишаке,
С булатной саблею в руке
И в латах древнего покроя.
Я думал: в пламенных очах
Сиять должно души спокойство,
В высокой поступи – геройство
И убежденье на устах.

    и предо мной
Явился вдруг… чухна простой:
  До плеч висящий волос
  И грубый голос,
И весь герой – чухна чухной.

Он начал драть ногтями
Кусок баранины сырой,
Глотал ее, как зверь лесной,
И утирался волосами.

Он череп ухватил кровавыми перстами,
  Налил в него вина
  И всё хлестнул до дна…
  Не шевельнув устами.

  И как, скажите, не любить
  Того, кто нас любить умеет,
  Для дружества лишь хочет жить
И языком богов до старости владеет!

    который без педантства,
  Без пузы барской и без чванства
  Забот неся житейских груз
И должностей разнообразных бремя,
    Еще находит время
В снегах отечества лелеять знобких муз;
  Лишь для добра живет и дышит,
  И к сим прибавьте чудесам,
    Как Менгс – рисует сам,
Как Винкельман красноречивый – пишет.