Михаил Лопатто - Сердце ночи

Искрится зыбью вспышек
Рассыпчатый песок.
Повел приготовишек
Купаться педагог.

В тени за самоваром
Хозяйка киснет. Лень.
И ярким пеньюаром
Оттенена сирень.

Ни паруса, ни птицы,
Лишь в сонной лодке зонт.
И золотом курится
Лазурный горизонт.

Только первая рюмка Кианти,
Только первый вдохнуть поцелуй, —
А потом недоступною станьте
И прозрачней полуденных струй.

Только поверху море нагрето.
Разве нужен томительный хмель
И горячее, пьяное лето
В этот вкрадчиво нежный Апрель?

В знойный день у синих вод на камне я лежал,
И слизнул меня, нахлынув, мутно-теплый вал,

Выплыв, я не знал, что было: сладость или боль?
На губах моих еще пылала горько соль.

Нежной пеной розовели гладкие пески.
Как шиповники, алели в пенной мгле соски.

Я закрыл глаза пред нею в страхе, и Она
Пролилась мне в тело телом, длительно нежна.

И ушла по горным склонам. Сердце пронзено,
Отозвалось только стоном ей вослед оно.

Не теплой негой стана,
Не ласкою колен,
Истомная нирвана
Меня замкнула в плен, —

Меня замкнула в плен
Из льдистого стакана
Легчайшею из пен, —
Не теплой негой стана.

Не теплой негой стана,
Не пением сирен
Над зыбью океана,
Не ласкою колен, —

Не ласкою колен,
Надушенных так пряно,
Вливалась в сети вен
Истомная нирвана.

Истомная нирвана
Прозрачно-синих стен,
Окрасившись багряно,
Меня замкнула в плен.

Горный город, белый и зеленый,
Облепивший теневые склоны.

Виноградник на холме прибрежном,
Волны подымают лодку нежно.

На пути обратном берега во мраке.
Блики звезд. Тревожные собаки.

Свежий запах сырости и соли
И цветущих сладостно магнолий.

Белел во мраке мягкий снег
В тенистых впадинах обрыва,
И волн размеренный набег
Лизал пески неторопливо.

Безветренная тишина!
Лишь бальной туфельки шуршанье.
И красной выплыла луна,
Позолотив глухое зданье.

Мы так стояли у перил,
И пахло морем и духами.
В санях я нежности не скрыл,
Ее укутавши мехами.

Что б ни случилося, душою не смутись.
Спокоен, строг, смотри в яснеющую высь.

Ты книгу отложил, безмолвен у окна.
Сквозь узкое окно окрестность вдаль видна.

За рощею сквозной уже стада пылят.
Среди стволов берез малиновый закат

Овеян свежестью. Тебе давно знаком
И глинистый обрыв, и тускло-серый дом.

И в деревушке, там, в лощине за рекой
Лохмотья и возня с гармоникой, тоской.

Ты не печалишься. Твоя душа ясна.
В ней золотится мир и неба глубина.

Сквозь узкое окно долина и стада,
И ветерок с реки, и первая звезда.

Заплатано тряпкой окошко,
Невыметен двор и пуст.
В траве разлагается кошка.
Запылен чахлый куст.

Душный полдень. Звонко
Где-то точат косу.
Кричит сизоворонка
В осиновом редком лесу.

В канаве два красных цветочка.
Кузнечик. Синь небес…
Прошла помещица-дочка
С лорнетом и книжкой в лес.

Ботинки густо запылились,
Но сельской негой дышит грудь.
О будь Амандой, Амариллис,
И «Анну Павловну» забудь.

Сегодня — сказка! День на даче,
Непринужденность, молоко,
Гамак и солнце, писк цыплячий
И мебель в стиле рококо.

Закат. За рощей солнце село,
И тени выросли в глазах.
Послушай, как поет в кустах
Не соловей, а Филомела!

Я полон чувств. Я опьянен
Природой, песней, Амариллис…
И лишь соседский граммофон
Поет: «куда вы удалились».

Небо нежно золотится,
Шелестит, темнея, сад.
Рдеют липы, будки, лица,
Рельсы дальние блестят.

И, сменив пиджак на форму,
Вышел, низок и плечист,
На пустынную платформу
Сонно-злой телеграфист.

Струи веющей прохлады
Он вдохнул, фуражку сняв…
Запах розовой помады
И степных сожженных трав.

Декоративно-лунный сад,
Блестит вода, плотина, ива.
Уныло парни голосят
И думают, что так красиво.

Мелькает чей-то силуэт,
И смех придушенный я слышу.
Ах, без любви и счастья нет,
И черный кот полез на крышу.

Как беспокойно. Не усну.
Меня терзает запах пота.
Собака воет на луну,
И громко высморкался кто-то.

С крутых, обманчивых откосов,
В траве нащупывая шаг,
Спустился сгорбленный теософ,
По плечи в зелени, в овраг.

Присел на выжженном пригорке,
Достал с восторгом бутерброд…
Но губы мертвенны и горьки
И жутко черен вялый рот.

В пучках волос свалялась хвоя,
И вся в репейниках спина.
Ах, от природы и покоя
Расчувствовался старина.

Глядит, очки на лоб напялив:
Качнется ветвь; блестит вода.
А вечер дымчат, розов, палев
И невозвратен, как всегда.

Поставил точку. Перечел
С улыбкою самодовольной.
«Освобождение от зол —
Конец сей жизни косной, дольной…»

Кряхтя, снимает воротник,
Кладет в стакан вставные зубы.
На лысине играет блик,
Дрожат морщинистые губы.

Глотает капли… Не уснуть…
Перебирает год за годом.
Давно ль?.. И нарастает жуть
В углу за стареньким комодом.

Марсианин, больной и серый,
Склонил свой ватный лик.
Зазывая в лунные сферы,
Лепетал его косный язык.

За стеной куковала кукушка,
И пробило четыре, звеня…
Марсианин зарылся в подушку,
Грустно взглянув на меня.

Убоги поля,
Покрытые бурой щетиной.
Разрытая пахнет земля,
И ветер гудит над равниной.