Анастасия Баталова - Девичье сердце [СИ]

Дело давних времен. Мне поведал про то домовой,
что ночами не знает покоя — скрипят половицы.
…Было три жениха у одной распрекрасной девицы.
Целых три! А обычай велел ей избрать одного.

Первый ей говорил: "Будь со мной, ведь любовь — это злато.
Все сокровища мира тебе я готов поднести!
Если станешь моей, несказанно ты будешь богата."
Он разжал свой кулак, показав самоцветы в горсти.

А второй восклицал: "Будь со мной, ведь любовь — это пламя!
Вечный двигатель наших сердец — им не ведом покой.
Если станешь моей, я твой образ восславлю стихами –
будешь музой и в вечность войдёшь рукописной строкой!"

Ну а третий молчал и слегка улыбался невесте;
были руки пусты, не горели от страсти глаза.
Сделав шаг ей навстречу, он очень спокойно сказал:
"Ты прости, не припас ни даров, ни волнующей лести,

да и сам похваляться не стану намеренно я.
Не герой хоть, а тверд: коли клятву давал — не нарушу.
Пусть слова не красны, но такая любовь как моя –
снизошествие Бога с небес на мятежную душу."

Не прощайтесь подолгу,
ведь жизнь — череда расставаний,
и тянуть их бессмысленно, новое ждёт впереди.
Уходи поскорей — всё равно никакими словами
не сказать о безвременьи трудных прощаний — иди –
руки в руки стоять, впившись взглядами жадно, что толку? –
драгоценных мгновений ведь не удержать, не сберечь.
Легковесней любите. Ни с кем не прощайтесь подолгу.
Даже если судьба не сулит никогда больше встреч.

Когда-то я работал палачом.
Судите, коли вам судить охота.
Не принимать всерьёз свою работу
умел я, жил, не думал ни о чём.

Я поедал глазунью на рассвете.
Погоду слушал. Подводил часы.
Как у других жена была. И дети.
Я целовал их, уходя, в носы.

А на работе пил горячий кофе,
уютно сидя в кресле, за столом.
Спокойный. Важный. Настоящий профи
с начищенным и смазанным стволом.

И привели однажды… Иисуса.
Сказали: Вот разбойник и злодей.
Он как дитя был: щупленький, безусый,
а на ладонях — шрамы от гвоздей.

Но не возникло даже тихой муки
сомнения. Ведь все решил судья.
Он — голос правосудия. Я — руки.
Я не смотрю в глаза им, выводя.

Так учат нас. Я состоялся, вызрел.
Успел привыкнуть. Город чуть зарЕл.
Нажал курок. Как долго длился выстрел!
Пока летела пуля, я прозрел.

Не признав за собою на ярость священное право,
улыбаясь с натугой врагам, я была не права:
ведь в прикрытых забвением язвах таится отрава…
Чтоб простить, осознать эту ненависть нужно сперва.

Чтоб довериться смочь, нужно преданным быть не однажды.
Чтоб быть щедрым, не нужно иметь ничего своего.
Чтоб тебя полюбить…. (Полюбить может каждого каждый.)
Но для этого нужно смириться с тщетою всего…

Как в замедленной съёмке: вы чуть поближе встали и в глаза друг другу взглянули красноречиво.
Твоя рука оказалась у неё на талии — у меня во рту появляется горечь ивы,
такая, как если лизнуть её под корой, ошкурив до самой кремовой влажной оси.
У сознания человека занятный крой: хоть боль сильнейшую самую переноси,
оно переплавить сумеет её как олово в нечто другое, что даже почти приятно.
Во мне ядовитый цветок поднимает голову, на лепестках бархатистых — цветные пятна.
Его аромат становится всё ясней на фоне других эмоций-полутонов.
Я внутренним взором отчётливо вижу с ней тебя, как в самом красивом из страшных снов.
Я запоминаю в точности декорации: в длинной зелёной юбке она русалка.
Мне начинает нравиться ваша грация — точно танцуете. Хрустнула тихо палка,
на которую ты широкой подошвой встал, её со смехом за руки закружив.
Если смотреть изнутри — мир узок и мал. Подобный взгляд на вещи бывает лжив.
А при взгляде сверху заметно, как стало лаково после дождя, как ваших пальцевых петель
красив узор… Вы счастливы. Одинаково счастлив от вашего счастья любой свидетель.
Божья коровка, ползущая по бревну, и солнце, пробившись, в облаке как в кольце.
Тёплый ветер, ощупывающий сосну, и та, что сидит, призадумавшись, на крыльце…

Мой друг, я знаю эту тишину в груди
всех чувств. Как в комнате пустой сквозной и белой.
Не утешай. Не тронь ни острых льдин,
ни мёртвых звёзд моей Вселенной. Ничего не делай.

Я весь пророс сквозь время словно плющ,
я вдруг проник как луч сквозь суть вещей, и
я стал (аж страшно самому) всеведущ, вездесущ,
пронзив всю толщу прошлых воплощений
иглой холодной — памятью.
Там бил фонтаном искр контакт короткий судеб.
И разве больше ничего не будет?
Пусть как эмаль растрескается быль
ещё хоть раз, вскипит, бурля, крошась,
на чистый лист эмоциями брызнет…
Но тихо. Это был последний шанс.
Последняя любовь последней жизни.

Никому не вреди, и будь как можно полезней,
трудись постоянно: не будь ни минуты праздной –
в этом секрет исцеления всех болезней.
Статичное гибнет. Учись быть всё время разной.

Позвони дорогим и далёким пока не поздно.
Запрокидывай голову чаще, целуя бездну –
снег идёт драгоценный алмазный, сияя звёздно.
Ты смотри за меня на снег, если я исчезну.

В течении времени вечном и мудром
вся радость и боль. Созревающий колос
клонится к земле. Ты заметила утром
на гребне свой первый серебрянный волос.
Сминают травинки подошвы сандалий.
Когда-то землёю был каждый твой атом.
Цветы расцветали, цветы увядали,
не надо бояться идти за закатом,
что медленно тает как поздняя нежность…
Меняется всё, неуклонно старея.
Твоя обречённость, твоя неизбежность,
они ведь и делают счастье острее.
Ты тихим объятьем нарушишь границы,
всерьёз осознав вдруг свою быстротечность.

Бери напоследок. Порхают ресницы,
момент превращая в ничто. Или — в вечность.

Мы с тобой непременно однажды должны стать целым.
У любого зачатия минимум две причины.
Так сливается хаос с идеей, а чёрный — с белым.
Так стремятся друг к другу женщины и мужчины.
Но двуспальным гробом не станет для нас кровать.
Мы не будем с тобой как все, избежав рутины.
Потому что я умею думать картины.
А твоя рука их может нарисовать.