Борис Кригер - О грусти этих дней кто, как не я, напишет...

Я там брожу, классический изгой,
Которого не любят и не гонят,
Которому всех храмов башни звонят,
Который всюду свой, хоть и чужой.

15.03.2001

Останки собора в Гластонберри…

Останки собора
В Гластонберри
Глядели сурово,
Мол, всё бери!
Ни стен, только ребра,
И те без крыш,
Торчали недобро,
Мол, что молчишь?
Артура могила
Зелена вся,
А небо — нет силы
Опомниться!
И верно, в селении
Должен храм
Быть лишь обрамлением
Небесам.
А то, возвышая
Свой грузный вес,
Собой заменяет
Он смысл небес.

* * *

Я молюсь на белый снег,
Как на средство от аптек,
Как на звёздную метель,
Как на всё простивший хмель.

Я мечусь среди границ,
Как под Курском взятый фриц,
Я боюсь свою страну,
Хоть не выбрал ни одну.

Я уже иссяк на треть,
Мне не страшно умереть,
Но скрипит в висках качель
Беспрестанных мелочей.

Что за ясный всплеск ума
Жизнь ещё явить должна,
Чтоб средь яви грозовой,
Я обрёл души покой?

27.07.2001

* * *

Удивительно тонко умею скулить и страдать я
По любой ерунде, распаляясь и пыша, как печь,
Поглотила Канада меня в свои жара объятья,
И как только мне хочется встать, то мне хочется лечь.

Тряпку мокрую на лоб, да выбросить рабскую тщетность
И пойти по траве иль по илистым днам босиком.
Что за в псевдокостюм повсеместно и робко одет я?
Что за шишка на лбу, словно лоб я ушиб косяком?

Мы уткнулись в жару, словно в жёсткую злую подушку,
От неё нет убежищ ни в роще, ни в тёмных углах,
По всему узнаю нашу давнюю стерву–подружку,
Полусонную Хворь, подогретую в душных коврах.

Спёртый воздух течет, словно масла растопленный комень,
Я забыться хочу, я мечусь в полутрезвом бреду,
Где наш ласковый лёд — звон в прозрачном лесу колоколен,
Где наш тихий полет сквозь туманный ручей и листву?

Всё сожрало в своём неизбывном радении лето!
Раскалило дотла, отупило и бросило прочь,
Мы, как прежде, вдвоём, и спасибо Вседержцу за это.
Потерпи, сдохнет день и наступит прохладная ночь.

21 июля 2001 г.
О времени

Висячая объемность Eстества,
Где всё в одном и бдит Одновременность.
Здесь без пол–литра иль без колдовства
Любой сошел с ума бы непременно.

Рябится снов исчёрканный разлив,
Резвится звуков хриплое вниманье,
И не найдя иных альтернатив,
Течёт и убывает Мирозданье.

И Совершенству вырвав приговор
Из палачовых щупалец Момента,
Я прячу Вечность, как последний вор,
Укравший рупь у выпившего мента.

21 июля 2001 г.,
Канада
* * *

Я устроил себе день поэзии,
На записки свои сам ответствовал,
А жарища была, как в Родезии,
В солнце я б вольфрамовую ветвь порвал!

Обещал тебе я вынесть мусору,
Мыть шампунем голову и стричь усы.
Интернет же мне, простому юзеру,
Сделал явное расстройство личности.

Так и стал немым я отступником,
В пересудах жил всё в неведомых.
И мочился, метя под кустиком,
Чтоб никто наш двор не наведывал.

21 июля 2001 г.,
Канада
* * *

В уютных рассуждениях с Платоном,
Смакуя запах типографских строк,
Я растерял прозренья по перронам
И загрустил, как истинный пророк.

Отбросив стыд, как корку апельсина,
Мой новый глобус мордой стал к стене,
Океаном Тихим, повернувши спину,
Своей морскою задницей ко мне.

Теперь я здесь, на Новом Континенте.
Мне ль по себе? Не знаю. Вряд ли так.
Тут на недвижном зиждется цементе
Неистребимый отголосок драк!

Я созерцаю, внемля перегуду
То ль сквозняков, то ль чёрт–те знать кого,
И машинально всё рисую Будду,
И ненарочно всё гляжу в окно.

Там льёт мгновений неизбывный шорох,
То шелестит, то сыплется листвой,
И я сушу в пороховницах порох,
Изрядно поднамоченный судьбой.

Моя отчизна — там, где дней не мерят,
Где нет огня, где шорохов не ждут,
Где любят, помнят и немного верят
И где мои межстишия живут.

1 сентября 2001 г.

* * *

Я так привык к различной пустоте,
Что звук иль вещь меня страшит, а мысль
Кислит и жалит, как «алиготе»
Или шампунь, когда едва помылся.

Несостоятельность моей тоски
Легко любым прибором измерима,
И не блестят у стен Иерусалима
Мои необлысевшие виски.

Расслабься, Бог! Мы выпали на землю,
Как из гнезда иль из суровых шахт,
Не я один тебе, увы, не внемлю,
Не я один тебе поставил шах.

Нас много разных душенаселений,
Мы разрослись, как хлопья в январе,
И, копошась и зиждиясь на тлене,
Не я один шатаюсь в темноте.

Расслабься, Бог! Мы выпили всю воду
Из неподкупных небу родников,
Явись ко мне или явись народу,
Пока народ со мной не был таков.

Как неуютно в Земле Ханаанской,
Как неприютен Божий стан и кров,
И я кричу и корчусь по–вигвамски,
И выпиваю колу, словно кровь!

Не удержать бубенец с колокольцем,
Не увести издёрганных коней,
И я брожу под нелюдимым солнцем
С неистребимым прозвищем «еврей».

26 августа 2001 г.
* * *

Ах! Наслаждайтесь грубо,
С забвеньем в голове
Селёдкою под шубой,
Салатом «Оливье».

На глади майонезной,
Как в дебрях ледника,
Не станет нам полезной
Нежадная рука!

Еда и наслажденье
Повенчаны давно,
Как льнёт от охлажденья
Прозрачное вино!

Как вертится не в яви
Во рту, наверняка,
Конфет изящных гравий
В глоточке коньяка!

Не так уж много в мире
Негрешных есть утех,
Живя в своей квартире,
Наесться ведь не грех!

И, обручась с обманом
И шуток колесом,
Не грех прослыть гурманом
С замасленным лицом!

26 августа 2001 г.

* * *

Я на фоне Млечного пути
Протираю старые калоши,
В ресторане прежнем у «Кати»
Мой десерт, заждясь, переполошен!

На сухих проблинностях Луны
Нам не жать лихие урожаи,
В тоско–звучном отблеске вины
Нам едва ль привидится Израиль…

Что ни день, то днище иль костер,
Что ни час, то острие кинжала, —
Я забился в собственный шатёр,
Чтобы мне созвездие не жало.