Василий Молодяков - Венок Брюсову. Валерий Брюсов в поэзии его современников

Раскатам мстительного смеха,
Раскатам бури снеговой
Ответствует громами эхо…
И катится над головой —

Тяжеловесная лавина,
Но громовой, летящий ком
Оскаленным своим жерлом
Съедает мертвая стремнина.

Глухие стоны урагана
Упали в пасти пропастей,
Скользнули на груди моей,
Свиваясь, пропасти тумана,

Над осветленной крутизной
Истаяв ясными слезами…
И кто же! – брат передо мной
С обезумевшими очами —
Склонился, и железный свой
Он поднял жезл над головой…

Так это – ты?.. Но изумленный,
Безгневный, улыбнулся лик;
И жезл упал окровавленный
На звонкий, голубой ледник.

«Высоких искусов науку
И марева пустынных скал
Мы поняли», – ты мне сказал:
Братоубийственную руку
Я радостно к груди прижал…

Пусть шел ты от одной долины,
Я – от другой (мой путь иной): —
Над этой вечной крутизной
На посох бедный, костяной
Ты обменял свой жезл змеиный.

Нам с высей не идти назад:
Мы смотрим на одни вершины,
Мы смотрим на один закат,
На неба голубые степи; —

И, как безгрешные венцы,
Там ледяных великолепий
Блистают чистые зубцы.

Поэт и брат! В заре порфирной
Теперь идем – скорей, туда —
В зеркальные чертоги льда
Хрустального дорогой фирна.

Орел! Над пасмурным болотом,
Где с шипом гады в клуб свились,
Вознесся ты с широким взлетом
В свою заоблачную высь.

Упорно гордые усилья
Прорвали вихрь смятенных бурь,
И вот – свободный, ты в лазурь
Простер задумчивые крылья.

Оттуда, с тверди голубой,
Ты сыплешь свой победный клекот,
И дальней бури стихнул рокот,
Бессильно ропщут под тобой

Пучины хаоса глухие,
И, осенив тебя венцом,
Склоняются цари-стихии
Пред заклинателем-певцом.

Познавший грез, веков, народов
И перепутья и пути,
Испытанный среди рапсодов,
Свою нам песню возврати.

Еще не все, не все напевы
Родная слышала земля,
Что слали яростные девы
Во след пришельца-корабля —

Где к мачте трепетной привязан,
Ты расширял бесстрашный слух,
Где в тайновидцы был помазан
Пытливый и крылатый дух.

Ваятель четких слов, Твой вдохновенный взор
Афина строгая над вихрем жизни правит;
Людская злоба стих Твой светлый не отравит,
Ему грядущего не страшен приговор.

Равно ты нам поешь и наших дней позор,
И Рима буйный хмель. Тебя ярмом не давит
Юродств вседневных сеть, и стих Твой так же славит
Безумье городов, как и полей простор.

Рассвет иных веков провидел ты во тьме
Юдоли наших дней; зажженные судьбою
Сверкают и поют в Твоем, поэт, уме

Огни иных миров. Вершится властный Рок —
Века стремят свой лет над бездной голубою,
Увенчаны венком Твоих стихов, Пророк!

Славный учитель и муж, многоопытный
в тайном труде песнопений,
Песням твоим я, склонясь благоговейно,
внимал, —
Книги твоей переплет – есть отныне он
мне как ворота:
Пусть раскрывается вновь – вновь
с Полигимнией я.

На высокой башне белой
Жил когда-то астролог;
В вечных думах поседелый,
Он ходить уже не мог.
В мире древнем, позабытом
Был он братом короля,
Слыл он узником укрытым…
(Слухом полнилась земля).
В те поры враждой звериной
Напитались все сердца,
И не прятал ни единый
От сражения лица.
Орд бродячих злые станы
Наводили страх окрест;
И зловещ был день багряный
Над руинами тех мест.
Воли дикие обряды
Освящались на огне.
Разъяренные отряды
Смерчем шли по всей стране.
Но угрюмый старец странный
Был далек от всяких бед,
Погруженный в мир туманный
Сфер небес и их планет.
Не земной и не небесный,
Знал он грешную мечту
И лелеял мир прелестный —
Чары жен и красоту.
И к нему-то ночью каждой
Жены, грешные во всем,
Разгораясь страсти жаждой,
Шли, закутавшись плащом.
Так бежали дни земные.
Полдень бил… И вот закат
Бросил пятна золотые
На глубокий мудрый взгляд.
Астролог, в себе замкнутый,
Жен давно уж не ласкал,
И в ночи им ни минуты
Ни одной не посвящал.
В тайны вечно погруженный,
Проводил он круглый год
На площадке укрепленной
В крыше замка. Вечный ход
Непреклонным видел взором
Звезд, туманностей, планет
И назад глядел с укором
На безумства прошлых лет.
Но однажды в час уныний
Месяц, серебря струи,
Упадая в сумрак синий,
Притупил рога свои.
В этот миг при скрипе двери
И с поклоном евнуха
Поступью волшебной пери
Тень скользнула. И греха
Уж остынувшего в жилах
Закипела бурно власть.
Наслаждений, сердцу милых,
Вся тоска встает и страсть.
Забывая о недуге,
Астролог поднялся, к ней
Он идет, и строй упругий
Тела ожил в нем сильней.
Но неведомая дева,
Озаренная луной,
В звуках тающих напева
Ткань отбросила рукой:
«Только в небе месяц встанет,
Проходя воздушный путь,
Он лучи ко мне протянет,
Чутких струн коснется чуть.
И разбуженные звуки
Из груди моей текут,
Вдохновляемые руки
Струны лирные влекут.
Старец! Музам ты любезный,
Извещен да будешь мной:
В век суровый, век железный
Ведал век ты золотой.
И тебе я в миг последний
Этим небом послана
Увенчать святые бредни,
Сладострастная жена».
И в тоске минутной, краткой
Астролог седой поник.
Подойдя походкой шаткой,
К ней, испуганной, приник.
И на знойном, страстном ложе,
Распаленный наготой,
С юношей безумным схожий,
Пил он жизни пыл святой.
И былого все мгновенья
Пережил он в эту ночь,
В пьяном буйстве наслажденья
Приготовясь изнемочь…

Мы встретились на утре наших дней.
Я в Мае был, а ты еще в Апреле.
Не знали мы тогда о скучном деле,
Бродя среди блуждающих огней.