Н. Денисов - Стезя

И степь замерла от железной прополки,
И плуг солонцовую землю вспушил,
И вольную песню ночной перепелки
Однажды химический дождь потушил.

Ни пенья, – лишь ветер сухой и колючий;
Ни шелеста – редкие здесь колоски.
Лишь только дождишком пробрызнула туча,
Как будто бы слезы смахнув со щеки,

Как вновь самолетик стрекочет над полем,
И дух химикатов шибает под дых,
И кто-то вздыхает, с надеждою, что ли:
«Должно быть, не наши придумали их...»

Топили печи, но в домах
Дрожали почему-то.
В ту пору русская зима
С нас спрашивала круто.

В дому и куры и телок,
Лишь на дворе – телега
Да плоскодонки утлой бок,
Торчащий из-под снега.

Но сам я, к зависти дружков,
Походкою усталой
Шагал с охоты на волков,
Как человек бывалый.

Залезешь на печь под пальто,
Укладываясь рано,
Сквозь полудрему слышишь:
Без спроса брал капканы?»

Отец – он тоже был в пути
Вошел с мороза звонко.
А мама шепчет из кути:
«Не разбуди ребенка...»

В ту пору зеленый пострел,
Я только с крапивой сражался.
Пусть шмель, будто «юнкер», гудел,
Он все ж стороною держался.

В ту пору к добру и любви
Над родиной мир воцарился.
И мама сказала: – Нарви
Цветочков... – И я заблудился.

Казалось, уж выхода нет,
Но вот расступились березки...
Большой получился букет:
Все больше – кукушкины слезки

Им будто не до нас,
Беседуют келейно.
Горит иконостас
Медалей юбилейных.

В критических речах –
Огонь и посверк стали:
На этих, мол, плечах
Отчизну поднимали!

Нетрудно ублажать,
Не только из приличья,
Их воинскую стать,
Седины и отличья.

Окончили поход –
Кто чист, кто тайно грешен.
Мы тоже – в свой черед
Сойдемся, старость теша.

О чем же вслед ворчит
Вон тот бывалый тертый,
И посохом стучит,
Как царь Иван Четвертый?

А может, уехать, с привычным проститься,
Какие-то узы утратить в пути,
На что-то решиться, в кого-то влюбиться
И то, что не смог я обресть, обрести?

Спасибо тебе, моя жизнь, моя вера,
И так не на тихом я жил этаже!
Спасибо за то, что не вспомню примера,
Когда б не дала ты работу душе.

Не то чтоб высоко меня поднимала,
Но не испытал ни «„умы, ни тюрьмы.
И женщине той, что меня обнимала,
Спасибо, – привычку не создали мы.

Пусть где-нибудь в далях, в каких-нибудь весях
И в скромной моей деревенской избе
Я был не настолько задорен и весел,
Как это, наверно, хотелось тебе.

Спасибо еще, что есть други-поэты,
Они не всегда же сидят за вином!
Что все же из странствий по белому свету
Ждала меня мать на пороге родном.

А надо опять вот уехать, проститься,
Мучительно выдохнуть это: прости!
На что-то решиться, в кого-то влюбиться
И то, что сумел растерять, обрести...

Поселочек Самбург! Добротные срубы,
Дымок зверофермы, дощатый забор,
Оленьи упряжки, плакат возле клуба,
А мне-то казалось – другой коленкор.

Я думал: действительно, город, который
Ну скажем, от Гамбурга повесть ведет!
Но в мирном уюте совхозной конторы
Ответили весело: «Кто разберет...»

Над Самбургом ясные плавают луны, –
Как раз для романтика и моряка!
И верю: однажды заморские шхуны
Приветила Пур – ледяная река.

Да вот она рядом: рыбачьи баркасы,
В угрюмой воде – чешуя облаков.
Как трапы, скрипят короба теплотрассы,
И веет экзотикой средних веков.

И чудится парус на мачте смолистой,
И, взором в Полярную вперясь звезду,
Сам Петр инкогнито сходит на пристань,
Ботфорты поскрипывают на ходу.

Скудный ягель у тощих поленниц
И короткий полуденный свет.
Да и сам я – как тот окруженец:
Ни харча и ни курева нет.

В ожидании срочного борта
Я торчу, как осколок судьбы,
На околице Нового Порта,
В километре от Обской губы.

И в сельмаге – бревенчатой хате
(Продавщица уж очень мила!)
Разоряюсь на кильку в томате
И пирую: была не была!

И решаю, бродя у поленниц:
«Если б не было отчих полей...»
И о тундре тоскующий ненец
Говорит, что и там веселей.

Блекло. Сумрачно. Пусто.
Лишь рябины красны.
Холодеющим хрустом
Налились кочаны.

Напиталась, набухла
Зябкой влагой земля.
Одиноко пожухла
На меже конопля.

И низины и кручи
Иней осеребрил.
Бечеву свою в тучах
Тянет крохотный «Ил».

Но веселое дело:
Вот – за далью оград
Вновь, как ратники, в белом
Березы стоят.

Много снега и света в окне;
На рябине притихли синицы.
Может, лучшее дело и мне –
Успокоиться, остепениться.

Для надежности выпить вина,
Развеселое будет начало!
И навеки забыть имена,
От которых душа трепетала.

Вьюга вой и рябина гори,
Замерзай и березка нагая!
Но душа говорит: не дури,
Где сегодня твоя дорогая?

Я не знаю. И сердце молчит.
А в окошке, толста и носата,
Только снежная баба торчит,
Не мигая, торчит до заката...

...Похвалился бы да нечем,
Все над рифмами корплю,
Сигаретами калечу,
Сокращаю жизнь свою.
Через час приедет Римма...
В тонком таянье духов
Посидим, поговорим мы,
Не касательно стихов.
Никого не замечая,
И не зная, как нам быть,
Потихонечку вздыхая,
Разбирая жизни нить.
Помолчим при тихих думах
До интимного темна.
Из высоких чешских рюмок
Выпьем легкого вина –
За шальную, проливную,
Поднимающую ввысь,
За нескладную такую
Человеческую жизнь...

А дождик то сыпал, то лил
На купол, на белые стены.
И колокол, колокол бил, –
Христос поднимался из тлена

Там пели, там был полумрак,
И веры там – полная чаша.
Но не пропускала зевак
В церквушку милиция наша.

Сурово держался дозор.
И, как протодьякон с амвона,
Апостольским басом майор
Вещал из трубы мегафона:

«Вы шли бы, ребята, домой,
Хорошие ж вы человеки!»
Мы шли, целовались с тобой
И верили – это навеки!