Наталия Солодкая - Волшебство (сборник)

С этой Большой Земли Бабушка возвращалась, как из дальнего похода, волоча на себе многочисленные сумки с провизией, которые она набивала по максимуму, чтобы не ходить ещё раз. До ближайших магазинов было далеко. Чтобы купить всё необходимое, нужно было обойти чуть ли не весь город, так что выход в мир предполагал потерю целого дня.

Обитатели нашего «острова» большей частью варились в собственном соку, состоящем из кухонных разговоров, споров об очередности мытья коридора и лестничной клетки, бытовых хлопот и изредка – партии домино или лото на деревянном дворовом столе. Детей было мало, да и те появлялись дома изредка, оставляемые работающими родителями в детском саду на пятидневке.

Нужно ли говорить, что любое мало-мальски заметное событие становилось почти сенсацией, вносящей приятную остроту в однообразную и неустроенную жизнь «островитян»! Таким будоражащим событием становились приезд гостей к кому-либо из соседей или семейный скандал; покупка кем-то аккордеона, цигейковой шубы, или на худой конец – нового никелированного электрочайника, казавшегося настоящим чудом техники.

Но каким же историческим событием, всколыхнувшим этот автономный мирок, могло стать появление в нём нового жильца!

Этот жилец, не подозревая о произведённом фуроре, безмятежно посапывал в пуховом одеяле с кружевной простынкой, плотно сомкнув длиннющие, загнутые вверх ресницы. Бабушка, плача сама не зная от чего, то обнимала не менее взволнованную Маму, то, всплеснув руками, кидалась к свертку в кружевах, причитая:

– Лапушка ты моя ненаглядная! Ангел мой сердешный!

Отец, в радостной растерянности, в который раз переставлял с места на место дорожные сумки. В дверь нашей квартиры то и дело тихонько стучали столпившиеся делегаты от дома, умиравшие от нетерпения поглядеть на новосёла.

Бабушка, выглянув в щёлку, начинала махать руками:

– Нет-нет, Рита, и не просите! Люди только что с дороги, да и мальчишко-то сглазите.

Она так и произносила «мальчишко», с окончанием «О».

Народ потихоньку унялся и разошёлся. Остались лишь неудовлетворённые соседи нашего коридора, которым вдруг срочно понадобилось всем до единого быть у своих столов на общей кухне. Они ждали, что вот-вот выйдет Степановна, ставшая дважды бабушкой, и они её как-нибудь упросят хоть одним глазком взглянуть на внучка.

В общем переполохе не участвовал лишь один человек. Этот человек пяти лет от роду, увенчанный огромным голубым бантом и принаряжённый в честь такого события, понуро сидел на маленькой красненькой скамеечке рядом с ящиком игрушек в самом конце длинного коридора. Человек был глубоко несчастен, он чувствовал себя одиноким и изгнанным из своего Маленького Рая, в котором он был больше никому не нужен. Теперь его место в этом Раю занял кто-то, кто был завёрнут в пуховое одеяло с кружевной простынкой и из-за которого в доме с утра стоит такая суета.

– Все: и Бабушка, и Мама, и Отец выглядят такими счастливыми, и всё время крутятся вокруг этого свертка. Из-за него теперь меня никто не будет любить, и Бабушка больше не пойдет со мной смотреть колокольчики, и книжки мне читать ей теперь будет некогда из-за этого противного, который в свёртке. Где они его только взяли? Может, втихаря унести его куда-нибудь подальше? А совсем недавно всё так было хорошо: мы ехали в поезде, и Мама с Отцом всё время улыбались, обнимали меня. Им что, меня, что ли, мало? Я так торопилась к Бабушке, чтобы рассказать про все чудеса! А она… Теперь я стала не нужна даже ей.

Эта последняя мысль обожгла выкатившимися из глаз крупными, горячими горошинами беззвучных слёз, которые, обгоняя друг друга и оставляя мокрые дорожки на щеках маленького страдальца, ручьём стекали на нарядное платье.

Тем временем в коридор на разведку вышла рослая соседка Мариша с намерением всё же как-нибудь удовлетворить своё любопытство. Увидев торчащие из-за вешалки одинокие детские коленки, Мариша подошла ближе. Девочка с голубым бантом подняла на неё полные слёз и отчаяния глаза.

– Таточка, да что же ты плачешь? – всплеснула своими большими руками Мариша. – Пойдем вместе посмотрим, кого там твои родители привезли.

И Мариша, решив по-видимому, что теперь у неё есть уважительная причина зайти в нашу квартиру, легонько притянула меня за руку к себе. Размазывая по лицу слёзы, я нехотя поплелась за ней следом.

– Вот, иду, а она сидит и слезами заливается, – предваряя вопросы, с ходу выпалила Мариша, пропуская меня в приоткрытую Бабушкой дверь и, как бы между прочим, протискиваясь сама.

Бабушка, и без того едва державшаяся на ногах от многочисленных волнений дня, в отчаянии обхватив голову, воскликнула:

– Батюшки мои! Да что же мы за басурманы такие! Натку-то совсем бросили! Поглядите только: вся ведь опухла плакавши, матушка-то моя!

И Бабушка, обхватив меня, залилась слезами, готовая сама совершить над собой расправу за допущение такого надругательства над несчастным ребёнком.

Родители кинулись теперь утешать уже и Бабушку, и внучку. А Марише только того и надо было: в тот же миг она была уже рядом с большим круглым столом, на который пока положили безмятежно спавшего виновника всех этих страстей.

– Ой, красивый-то какой! Да и на мальчика совсем не похож, нежный такой, прям как девочка! – протрубила Мариша.

– Марина, тише, мальчишко-то заикой сделаешь, – накинулась на неё Бабушка.

Всё внимание снова переключилось на таинственного пришельца, и что-то гаденькое, неприятное, заставлявшее ненавидеть того, кто был в свёртке, снова заползло в моё сердце. Мама обняла меня и сказала:

– Ну, что же ты, Наташенька, плачешь? Мы тебя по-прежнему любим и всегда будем любить. Но ты посмотри, какой он маленький. Он ничего не может сам и без нас просто погибнет. Разве тебе его не жалко?

И мама тихонько подтолкнула меня вперёд, к краю стола, где на развернутом пуховом одеяле спала кукла. Самая красивая из всех, что я видела. И она была живая.

Это было чудо из чудес! Из-под кружевного чепчика на фарфоровый лобик куклы спускался льняной завиток, а ярко-розовые крошечные губки то причмокивали, то вытягивались трубочкой, словно желая поцеловать всех, кто был рядом. Кукла спала, закинув к голове толстенькие ручки в перевязочках, и мне стало смешно, когда я разглядела, что обоими кулачками кукла показывает «фигушки». Мне до невозможности захотелось хоть чуть-чуть потрогать куклу, и я вопросительно посмотрела на Маму.

Мама улыбнулась и кивнула. Но в тот момент, когда я только было протянула руку, фарфоровое личико сморщилось в гримаске, кукла тихонько чихнула и открыла глаза.

Они были невообразимо чистого небесно-голубого цвета. Кукла немного покряхтела, почмокала губами, беспорядочно переводя взгляд, пока вдруг не остановила его на мне. А потом произошло невероятное: не отрывая от меня небесного взгляда, кукла приподняла один из кулачков с «фигушкой», как в приветствии, и улыбнулась во весь свой беззубый рот, словно говоря: