Наталия Солодкая - Волшебство (сборник)

И, махнув рукой, уж совсем обречённо с тяжелым вздохом резюмировала:

– Да что тут говорить? Форменная и беспросветная темнота!

Из моих детских наблюдений за этими уморительными сценами моё сознание черпало главное: Бабушка, проживая свою жизнь в бесконечных бытовых хлопотах, постоянно и жадно училась, познавала новое, неустанно расширяя границы своего внутреннего мира и бесконечно его совершенствуя. И поэтому с ней было столь же бесконечно интересно.

По примеру родителей, в моём семейном доме тоже была собрана большая библиотека, и Бабушка постоянно просила меня принести для неё почитать «чего-нибудь жизненного», сетуя, что дома книжки – все одни и те же. Но не всякая книга отвечала этому определению, в которое Бабушка вкладывала что-то свое, что находило отклик именно в её душе. Порой, прочитав несколько глав из принесенной для неё книги, Бабушка вручала мне её назад со словами:

– Ну чего ты мне принесла? Про что тут читать? Неужто не видишь, что писатель этот в жизни не разбирается? Тебе что, жалко, что ли, мне хорошую книгу принести?

Как-то, навестив родительский дом, я застала свою Бабушку в таком состоянии, в котором я не видела её никогда. К тому времени она стала очень плохо видеть и при чтении пользовалась лупой. Бабушка, начав мне пересказывать со своим владимирским «оканьем» прочитанные ею рассказы Зощенко, буквально каталась в приступе беззвучного смеха по кровати своим маленьким, худеньким телом, закашливаясь и приговаривая: «Ой, мамочки, не могу больше». Затем вооружившись лупой, зачитывала мне впечатливший её эпизод, чтобы я убедилась лично, как это на самом деле смешно. По мнению Бабушки, этот писатель в жизни разбирался.

Перебрав ряд книг, которые к «жизненным» по бабушкиным критериям относились лишь с большой натяжкой, я устремила свой взор к полке, где стояли собрания сочинений Мопассана и Бальзака.

– Ну, уж это вообще вряд ли понравится Бабушке, – промелькнула мысль. – Совсем не её тема.

Однако, когда Бабушкой были отвергнуты как «нежизненные» несколько книг, которые я принесла ей, моя рука всё же потянулась к полке с французской литературой. Взяв первый попавшийся том Мопассана, я была в полной уверенности, что и этот автор вряд ли будет внесён в список «знающих жизнь», а потому на всякий случай прихватила ещё и томик Бальзака. Пусть Бабушка выберет сама.

Спустя несколько дней я заехала в гости к родителям, где меня встретила переполненная эмоциями Бабушка:

– О-о-ой, батюшки мои! Пресвятые угодники! На погибель мою ты, Натка, эти книжки мне принесла! У меня уж который день сердце из-за них не работает. Это что же в этом Париже делается-то? В какую квартиру у них ни загляни – везде форменное беспутство. Во всём Париже поголовно! Это ж Содом с Гоморрой!

И Бабушка начала взволнованно пересказывать мне перипетии персонажей французских книг в своей оригинальной интерпретации, перенося действие из одного повествование в другое. При этом персонажи разных произведений в её трактовке были не только предположительно знакомы друг с другом, но и вполне могли взаимодействовать. Мопассановский персонаж Жорж был, с точки зрения Бабушки, «одного поля ягодой» с бальзаковским героем Люсьеном. Оба – непутёвые, а потому вполне могли быть знакомы «на почве беспутства». Поначалу я слушала бабушкин пересказ прочитанного ею из вежливости, но вскоре почувствовала, что вовлечена в какой-то незнакомый мне, но весьма захватывающий сюжет, и уж мне самой было интересно, чем же всё это закончится. В бабушкином эмоциональном пересказе французские имена звучали самобытно, переиначенные на особый лад, при этом Бабушка одновременно делала сравнительный анализ, проводя параллели между француженкой Клотильдой и односельчанкой Кланькой, особо подчеркивая, что Кланьке, даже при всей её слабости по мужской части, до Клотильды всё же было далеко.

– Хотя по природе одна от другой недалеко ушла, – констатировала Бабушка, – еще неизвестно, что бы с Кланькой нашей сделалось, попади она в этот развратный Париж. Поди, стала бы на том же полозу, что и эта Колотильда. Неспроста имена у них похожи.

Бабушка в имя «Клотильда» добавляла ещё одну буку «о», произнося «Колотильда». Он полагала, что в таком звучании имя в большей степени отражает сущность этой особы.

К тому моменту, когда Бабушка закончила чтение этих книг с последующим пересказом мне сюжета в лицах, я с полным правом могла считать, что прослушала в премьерном исполнении театра одного актера совершенно захватывающее повествование о французской жизни по мотивам Мопассана и Бальзака в оригинальной постановке моей Бабушки. И ещё неизвестно, что было интереснее: первоисточник или его оригинальное прочтение.

Могла ли я подумать, что моя Бабушка, имевшая за плечами два класса церковно-приходской школы, окажется столь увлечённым, впечатлительным и активным читателем, стремительно и жадно пополнявшим свой внутренний багаж произведениями Эмиля Золя, Анатоля Франса, Стефана Цвейга, Сомерсета Моэма, Теодора Драйзера, Виктора Гюго?! Литературные герои были для Бабушки столь же реальными и живыми, как и члены её семьи. Она сочувствовала каждому в отдельности, пересказывая мне прочитанные главы, тут же комментировала, как следовало бы поступить, чтобы так далеко дело не зашло. По мере приближения сюжета к драматичной развязке, Бабушка, предчувствуя недоброе, имела обыкновение откладывать в сторону книгу, чтобы прийти в себя и унять волнение:

– Ой, Натка, чует моё сердце: добром у них там не кончится…

Как-то раз, навестив родительский дом, я застала мою Бабушку в отчаянии. Откинувшись на спинку кресла, утопив в деревенских валенках худенькие ноги, заливаясь слезами, она капала в рюмку валокордин. Рядом, на подлокотнике кресла лежала раскрытая книга – роман Стендаля «Красное и черное». Добрая Волшебница оказалась не в силах пережить трагическую участь Жюльена Сореля, смерть госпожи де Реналь и сиротскую долю несчастных детей, лишившихся матери. Это разбило ей сердце.

Наши прогулки в городской парк приравнивались к выходу в свет. Там играла музыка, работали читальни на открытых эстрадах проходили концерты с викторинами, а на игровых площадках копошилась, бегала и галдела ребятня. С утра Бабушка приводила себя в порядок: надевала на голову красивый платок, прикалывала на блузку обязательную брошку, а в кармашек жакетика с подплечниками обязательно клала чистый надушенный носовой платочек.

Ещё более тщательно она собирала внучку, которую она наряжала как барышню, долго и придирчиво выбирая платьице и подходящие к нему ленты, из которых завязывались немыслимо красивые банты. Непосредственно перед выходом из дома Бабушка, усадив меня перед собой на стул – нарядную, с совком и ведёрком в руках проводила обязательный предстартовый инструктаж на тему «Как надо себя вести на людях».