Марк Тарловский - Молчаливый полет

В любви нечетной группы
С Одним несчастны Два…
Ах, как бывают глупы
Скупые божества!

Снова о розе и о соловье…
Солнце заходит и солнце восходит,
С каждой любовью в моей голове
Старая тема, как новая, бродит.

Внемлет певцу иронический сад,
В пышных руладах солист утопает,
Роза кивает ему невпопад,
Ибо в гармонии не понимает…

Но позабыл он о розе своей —
Муки любви переплавлены в звуки,
В горне сердечном кует соловей
Славную песню кузнечной науки.

Химик чудесный! На наших глазах
Вот он из жалоб восторг выжимает.
Но, к сожалению, в этих садах
Розы и в химии не понимают…

От Елены до Алены,
От казачки сердобольной,
Уходил совсем влюбленный,
Но и сильно недовольный.

На змеиную головку
Голова ее похожа,
Вызывающе-неловко
Светит лаковая кожа;

С вежливостью бесполезной,
С мягкостью, почти излишней,
Мне она рукой прелестной
Подает родные вишни…

Ах, Елена, ах, Алена,
Я же знал, куда я лезу,
Я же знал, что раскаленный
Ходит шомпол по обрезу;

Я же знал, что, словно вору,
Мне напомнит про икону
Твой супруг по уговору,
Мой соперник по закону;

Я же знал, что в чинном споре
Не шепну тебе украдкой
О моей сердечной хвори,
Выразительной и краткой!

Оттого такой влюбленный
Я смотрел, как перед хатой
Продирался через клены
Месяц лысый и рогатый…

До пяти часов утра,
Под разбитые шарманки,
Развевается чадра
И танцуют басурманки.

Звонкий бубен, черный глаз…
— Вам, горячим. Вам, брызгучим,
«Еще много, много раз»,
Как поется, не прискучим…

Не проездом ли гостят
Жены смуглого султана
И под вывеской «Багдад»
Тешат публику шантана?..

То не ада ль маскарад,
Не русалочий ли омут,
Что горят, да не сгорят,
Что плывут, да не потонут?..

Если правду вам сказать, —
Нами с уличной толкучки
Взяты на ночь поплясать
Три цыганочки-трясучки…

Жег ведь Блока черный глаз!
Льнула к Пушкину зараза!
«Еще много, много раз» —
До решающего раза…

Как любимая женщина, поднят бокал,
Беспокойная муть новогоднего пая…
Погодите, друзья! В набегающий вал
Погляди, невозвратный, в былом утопая!

Ты же не был никем, умирающий друг,
Ты же прихоть и бред календарной таблицы —
Дикари в пиджаках, мы столпились вокруг,
Мы сожрали тебя, капитан бледнолицый!

Благородный потомок бесчисленных дат!
Мы ломаем твой катер, от старости ветхий, —
Смертной склянкой на скатерти чарки гудят
И, как мертвые чайки, ложатся салфетки…

Кто он будет, преемник неведомый твой?
Океаном вина, как луна, молчаливым,
Он плывет из прихожей — на праздничный вой,
На двенадцатый бой с неизбежным приливом…

На юге, на юге,
В Одессе блатной
Остались подруги
Забытые мной;

Остались туманы,
Мальчишеский бред
И сон безымянный
Невиданных лет…

В неслыханном детстве
Рассеялся рев
Поборов и бедствий,
И пьяных боев.

Забыл я бульвары,
И парки, и порт;
Забыл шаровары
Петлюровских орд;

Но помню величье
Призыва «бежим!»
И в бычьем обличьи
Последний нажим —

Он мчался галопом,
Из моря в века,
Пересыпским жлобом
На шее быка;

Я помню неплохо,
Как жег он огнем,
И надпись «Эпоха»
Горела на нем…

Хрипела простуда,
И плакал вокзал,
И голос оттуда
Мне путь указал.

Я ехал из дому
И бредил Москвой,
Где путь молодому
Окупят с лихвой;

Три ночи сквозь ветер,
Таясь, как дикарь,
Я нюхал, как сеттер,
Махновскую гарь;

Усталый донельзя,
На полке своей
Я думал о рельсе,
Что мчится под ней;

Вагоны летели
На север, во мрак, —
Мне снились метели
И чудился враг;

Со степу родного
Слетались орлы,
Под красной обновой
Ходили хохлы;

Клещами испуга
Хватал переляк,
И белая вьюга
Свистела в кулак —

И снежной собакой
(Как сука — вола),
Слепой забиякой
Дорогу рвала…

Но чаша испита
И нечего ждать —
Дорога забыта!
В Москве — благодать!

Работа. Раздолье.
Советский Нью-Йорк.
В Кремле — Капитолий,
И Форум — восторг!..

Но сделано дело,
Смыкается круг —
Москва надоела,
И тянет на юг…

Со степу родного
Кивают хохлы,
Над красной обновой
Летают орлы.

Мы в перья одеты
И в розовый пух —
О, родина, где ты?
Какая из двух?

С низовий на север,
И с верху на юг —
Протянут конвейер
Взаимных услуг;

Я спутник послушный
Двух разных планет —
Я северо-южный,
И родины нет…

— Женись на южанке,
Женись поскорей —
Сажай ее в санки
Столицы своей;

Держи на ухабах,
Сжимая в руках,
Акации запах
Ловя на снегах;

И, мчась по морозу,
Любовно лелей,
Как милую розу
С родимых полей!

Эта комната со шторой,
Взмытой в утренний прибой, —
Точно шхуна, над которой
Поднят парус голубой.

Если вымпел — знак отплытий,
То и штора над окном —
Символ ветреных событий
В прытком плаваньи дневном.

Как моряк холстиной гордой
Тянет жребий кораблю, —
Я рукой, со сна нетвердой,
Шнур запутанный креплю,

И под шорох доброй шторы,
В буднях крыш и голубей,
Открываются просторы
Полных штормами зыбей…