Евгений Клячкин - Песни

И кругом победа, и погибших нет.
Эй, сдавайся, кто пока еще живой!
Нет, не надо больше нам таких побед —
до сих пор не умолкает бабий вой.

Десять наших полегло, а их — один.
Вся история качнулась — вот так счет!
Не хочу, чтобы когда-нибудь мой сын
стал бы фишкою в игре с названьем «щит».

В этих играх развлекаются вожди,
генералы могут маршалами стать.
Сыновья уходят в землю, как дожди.
Но зато мы наблюдаем результат.

Побежденный едет к нам поесть икры,
занимает в «Интуристе» номер «люкс».
Победитель знает правила игры,
и ему по поведенью ставят плюс.

На скамеечке вокзальной по три дня,
но зато готов с оружием в руках
защищать такую жизнь, а про меня
говорить, что я на службе у врага.

Где же враг — пора понять уже давно.
Что за щит и от кого — спроси в упор.
Нет, сынок, им нравится крутить кино,
где все роли им разметил режиссер.

Русокудрый мой, но жизнь у нас одна.
На кино ее потратить — просто жаль.
Ну а тот из них, кому нужна война,
пусть играет в танки и иную шваль.

А война нужна, чтоб нас держать в узде,
чтобы каждому, кто разумом не слеп,
по закону, принародно и везде
можно было в рот вогнать свинцовый кляп.

Оглянись, мой мальчик, здесь ты родился.
Постарайся все запомнить хорошо,
чтобы, повзрослев, ты мог ответить сам,
почему отсюда папа твой ушел.

Есть, конечно, у меня отцовский долг,
и его я понимаю только так:
нарисуем вместе, но не танк, а дом.
А войны не будет, раз мы стерли танк.

От хамсина [9] Хамсин — суховей, горячий ветер (иврит) . до хамсина
небо в серой паутине —
ах, знакомая картина! —
в точности мой Ленинград.
Апельсиновые рощи
дождь безжалостно полощет —
нам бы что-нибудь попроще —
я осинке был бы рад.

«Мчатся тучи, вьются тучи» —
до чего же стих летучий!
И никто не скажет лучше,
будто здесь и жил поэт.
Впрочем, так оно и было:
ведь судьба нам подарила
край мечты, для сердца милый,
а другой прописки нет.

И хрустят ли под ногами
листья яркие, как пламя,
или шелест пальм над нами,
или жалит мерзлота, —
всюду чудится другое —
хуже, лучше — не такое!
Всюду под твоей ногою
лишь земля, но не мечта.

Может быть, и слава Богу,
что не ляжет на дорогу,
а останется для многих
слабой звездочкой вдали.
Лишь обман летит ответом,
голубым небесным светом,
но далек от нас при этом,
словно небо от земли.

Осенний город погрузился в дым,
и горожан как будто размело.
Здесь не о чем и незачем двоим —
мне одному и пусто, и светло.

Вот, кажется, знакомый поворот —
зачем я оказался за углом?
Скрипит калитка крашеных ворот,
и вот передо мною отчий дом.

Я сквозь асфальт булыжник узнаю
и дровяные склады над травой,
я поднимаюсь в комнату мою —
твое лицо мерцает надо мной…

Ах, ради Бога — просьба не вставать,
не прерывать из-за меня дела…
Скрипучая железная кровать —
я точно помню, где она была.

Ну здравствуй, мама. Что там наш буфет?
Отец на фронте — в доме тишина.
И печь, как лед, и хлеба тоже нет.
Да-да, конечно, — это все война.

Ты плачешь, мама, — младший сын седой.
Ну что же плакать — внучке в институт.
Лишь ты одна осталась молодой,
ну а для нас, живых, года идут.

Я помню год и месяц, даже день,
твое лицо, сухое, как пустырь.
Из нас двоих остаться мог один,
и этот выбор совершила ты.

Я должен знать, свой провожая век
и черпая из твоего огня,
что прожил эту жизнь, как человек,
и что тебе не стыдно за меня.

Вы говорите — длинный разговор.
Я понимаю — вам пора ко сну.
Да-да, конечно, выходя во двор,
я непременно эту дверь замкну.

Вечерний город зажигает свет.
Блокадный мальчик смотрит из окна.
В моей руке любительский портрет
и год на нем, когда была война.

Коснулся поля самолет.
«Не забывайте ваши вещи».
«Благодарим вас за полет».
Плюс двадцать восемь. Благовещенск.

В двух километрах — край страны —
какой-то странный этот юг:
не обещая тишины,
он обещает нам уют.

До свиданья! В границу ногой —
и на север, толчком, от упора.
Из турбин изрыгает огонь
самолетик-игрушка ЯК-40.

Ах, тебе ль покорять небеса!
Тут и ждать, и надеяться стыдно.
Мы висим над землей два часа — чудеса! —
и внизу — долгожданная Тында…

Двенадцать с дождичком тепла.
Забора нету — благодать!
Поскольку крупные дела
не начинаются с оград.

Покрыт грунтом аэродром —
понятно: нет людей и рук.
И все формальности — потом:
ты к нам приехал — значит, друг.