Михаил Львов - Стихотворения

Цивилизации
погибли.
Тысячелетия
прошли.
И археологи
в Египте
В песчаной
возятся
пыли.
Я
занят
бездною
и высью,
Но все
в пределах
близких
дней…
Тысячелетьями
не мыслю,
Мне
дни мои —
веков
родней.
И все ж
нельзя
не содрогнуться,
Когда подумаешь
о том:
Любить,
пылать,
гордиться, гнуться
И — стать
песчинкою
потом?

История!
С тобою мне высóко!
Как будто бы я сам
тебя творю:
То — мудро и гуманно,
то жестоко,
И — запросто —
то — к хану, то — к царю…
В столетия вступаю,
как в музеи, —
Я описал бы этот путь
в стихах,
То — гневаясь, а то — благоговея,
И — надолго застряв
в твоих веках, —
Но нас
живые времена растили!
И в них — истоки
пенья моего.
Мы выражаем
данный час России —
И это
упоительней всего!

Как будто —
в веках Сорок пятый.
Как будто —
в глубинах времен.
А здесь —
в современности —
датой
И зыбкою памятью —
он.
А был он
великою явью,
А был он —
вершиной вершин.
Закрою глаза
и представлю
И шествие
наших машин,
И нас —
на вершине Победы.
Мгновенье!
Ты — чудно!
Постой…
Но — годы летят,
как кометы,
С растущей
все
быстротой.
Как будто — вчера лишь расстались,
А где он?
Моли — не моли…
И вы
в Сорок пятом
остались,
В веках,
ветераны мои.
И новые годы —
как глыбы —
Над тем,
Сорок пятым,
моим.
Лишь воспоминанья,
как рыбы.
Всплывают,
сверкая
над ним.
И видим себя
мы
такими,
Кем были
мы
в возрасте том.
А люди нас видят
другими,
Какими
мы стали потом.
Лишь дети —
с тогдашними —
с нами —
По нашим маршрутам
пошли,
Как птицы,
звеня голосами,
Все
нашими видя глазами,
И в этом —
надежда земли.

Еще ходившие не грузно,
Прицельные, как при стрельбе,
Мы заявили всесоюзно
И всенародно о себе,
О поколении поэтов,
Пришедших нежными с войны.
Еще нам — тысячи рассветов
До юбилейной седины.
Знавали мы и попадания
На фронте, в жизни и в стихах.
Знавали мы и пропадания
Не только без вести в боях.
И все-таки прошли знаменно
Путь от войны до седины.
Под юбилейные знамена
Теперь мы вместе сведены.
Припомним лучшие минуты —
А не пропащие часы.
Припомним в нашу честь салюты. —
Положим это на весы.
И зависть в юношей зароним,
Чуть прихвастнем, чуть утаим,
И малость гордости позволим
Себе и сверстникам своим.

Я получил
от маршала Чуйкова —
С курьером —
персональное письмо.
Не ожидал
послания такого.
Запомню это утро
и число.
Бросаю все —
заботы,
телефоны,
Свидания.
Дискуссии.
И — дом.
На краткий курс
гражданской обороны
Я приглашался
маршальским письмом.
…Мы жили в доме отдыха
(спасибо!),
Но — служба,
как положено бойцам.
Режим был снисходительнейшим,
ибо
Герои
снисходительны
=к певцам.
Но —
чувствую:
у века я —
невольник:
Я
в тайны обороны той
вникал —
И расцветал
от радости, как школьник,
И — встретясь с беззащитностью —
сникал.
Покоя нет.
Покои
все
потеряны.
Нам
даже сниться перестал покой:
Когда я спал —
убийственные термины,
Что коршуны,
кружили надо мной:
«Ракеты»,
«облученье»,
«мегатонны»,
«Чума»,
«холера»,
«ядерный удар»…
Давила современность
многотонно.
Все нервы
завертелись, как радар.
Днем —
думаешь: в учебном
этом рвенье,
Иль — издали
любимую любя,
Сидишь и вдруг —
обуглишься в мгновенье,
Ни — мира.
И ни — милой.
Ни — тебя…
К нам приезжал,
на встречу с нами,
маршал,
Бессмертный
сталинградский бог
Чуйков.
Сегодня он —
и ласковей и старше
Того —
героя волжских берегов.
Мы
победили все
и — каждый лично.
Но — пусть
не повторится
Сталинград
(И — не дай бог —
новейший вариант…)
Мы
курсы завершили
на «отлично».
Я был в тот день,
как лейтенантик, рад.

Я должен
человеку
полчаса!
Была такая
в жизни
полоса,
Что для меня
исчезли чудеса, —
И вот
поддержка,
выручка его
Нужны мне были
более всего.
Я получил их —
к сроку —
от него…

Он накануне
дьявольски устал,
И все же
раньше времени
он встал.
Отставил завтрак свой,
оставил стол,
Зашел в гараж,
машину там завел
Одной рукой
(другая — на войне,
И — время
для него —
ценней вдвойне).
Он был солдат
и с щедростью солдата
Мне отдал тот подарок
без возврата.

Нам удалось
несчастье отдалить.
Но — как такой подарок
отдарить?
Мне удалось
несчастье отвратить,
Но не удастся
время возвратить.
Подарят книгу —
можно отдарить.
Такой отдарок
можно повторить.
Товарищи!
Друзья мои!
Родня!
Все думается
с этого мне дня:
Долгов — в рублях —
немного у меня,
А вот долгов
в минутах и часах —
Не сосчитать,
не взвесить на весах:
Долги «в часах» —
попробуй их сочти! —
И жизнь вторая
сложится почти.

Он говорит, что я придумал,
Что я — татарин.
А — зачем?
Иль я —
какой-нибудь «придурок» —
И льгот
испрашиваю тем —
На приблизительность,
неточность
Стихов и песен
прав прошу?
Как бы на некую «подстрочность»?
Иль — не по-русски я пишу?
Или в каких
нуждаюсь скидках
Я
в поэтическом строю?
Среди ухватистых
и прытких
Каким-то
«хлюпиком»
стою,
Неполноценностью
«ударен,
Как бы мешком
из-за угла»?
Иль мне
сказать, что я татарин, —
Какая выгода
была?
Иль — робок
в поисках и пробах —
И — непростительна
строка?
Да, я ж в поэзии —
не промах!
Да, я ж
властителен пока.
Под силу
эта мне работа
На поле
русского стиха!
Зачем
придумывать мне что-то
Там,
где и правда — неплоха?

Мне сказали в Гослите:
— Книгу можно сдавать,
Фотоснимок несите,
И подпишем в печать…
Разбираем с женою
(Как же можно без жен?)
Снимки — сидя и стоя
Где я отображен.
Будто это —
работа, —
Помогает семья…
Разбираю я фото,
Выбираю себя.
Но — не нравятся что-то
Снимки этого дня.
Выбираем мы
фото
Молодого меня…
Я считаю — законно…
Это ж — тоже был я…
И, таким вот запомня,
Может, любят друзья.
И — стихи в этом томе
Тоже давние — есть,
Сочиненные в громе,
Громыхавшем не здесь, —
Не в натопленном доме,
А в землянках,
не днесь, —
В потрясающем громе,
В том, что выгремел весь.
Их — печатаю снова,
И они ведь — портрет
Человека, какого,
Может, больше и нет…
Но который когда-то
Точно существовал!
И с бесстрашьем солдата
Против зла восставал.
Тут — ни лака, ни сажи
И — ни лировранья…
Неживой если даже.
Пусть — из небытия, —
Все равно это — я же,
Все равно — это я.
Ощутил — не впервые —
Эту боль — а давно:
Неживые, живые —
Это мы все равно.
Это наши портреты,
Неподдельны они.
Это — наши приметы,
Вечной славы огни,
Обелиски и стелы,
Заостренные ввысь.
Это — наши расстрелы.
Наша гибель и жизнь.
Это все — нераздельно,
Как окоп и курган;
И — кто ранен смертельно,
И живой ветеран;
И — застывший гранитно,
И — живой человек.
Принимайте нас
слитно,
Нераздельно навек.